Ирина Боброва - Гульчатай, закрой личико!

– А гномы что? – не унимался любопытный вор. Он не однажды наблюдал утренние совещания короля с маленькими подземными жителями. Сам король эти сборы называл «стрелками».

– А что кроты? Забили стрелку и развели по понятиям. Я же не крыса какая, если сам косяков наворотил, то сам и вину могу признать. Неправ был. Зато бригада у меня теперь крутая, пацаны хоть и маленькие, но если что надо – из-под земли достанут… Не, Самсон, ты не смейся, они хоть и недомерки типа, но пацаны правильные, с понятиями!

– Вот, значит, как, – покачал рыжей головой Самсон, а ангел поморщился, предугадав следующий вопрос. – А Бенедикту что было за то, что козла отпустил?

– Че? Ты че несешь? Козла не он отпустил, а если б он, то я бы ему морду не стал бить – не по понятиям руки марать! Он же не настоящий козел, а этот… типа – муж козы! А Бенедикт его отпустил! В мой огород отпустил!

– Что, и мордобой был? – Самсон посмотрел на Бенедикта.

Тот покраснел и опустил взгляд. Синие глаза потемнели, а гладкий лоб перерезала морщинка. Ангел не любил вспоминать, как его впервые в жизни побили. И не просто побили в случайной драке, а целенаправленно, кулаками, разукрасили всю физиономию! Бенедикт с глубоким вздохом посмотрел на друзей.

Альберт сегодня надел национальную одежду Рубельштадта. На нем были кожаные штаны и коричневый кафтан. Он сидел на подоконнике, оседлав его, словно коня. Мощная, мускулистая нога свисала наружу, другой ногой он постукивал по полу в тронном зале, немного нервничая. Примета, которую вывел Гуча, слегка напрягла короля. Полухайкин временами становился очень суеверным. А когда рядом был Бенедикт, то Альберт не только верил во все приметы, но и не снимал оберег – тяжелый серебряный крест, купленный еще в Зелепупинске. Он поднял с пола корону, нахлобучил ее на голову и сурово взглянул на ангела.

Тот выставил вперед ногу и заложил руку за спину. Замотанный в занавеску блондин был похож на помесь римского патриция с индийским йогом. Полухайкин усмехнулся – сравнение напрашивалось, наверное, из-за родинки меж бровей. Кришнаит прямо! Когда Бенедикт появлялся в Иномирье, родинка сразу начинала светиться перламутром, и все старания ангела, который какие только средства ни перепробовал, чтобы свести ее, были тщетны.

Родинку эту ему сделали в гареме Гуль-Буль-Тамар, где Гуча, желая поскорее отвязаться от Самсона, которого по ошибке приняли за принца, решил женить рыжего пройдоху. Но они попали впросак, не зная, что у правительницы Фрезии уже есть муж – и не один, а целых семьсот. Там «женихов» затащили в купальню и разукрасили по всем правилам, согласно местным канонам красоты.

– А хеппи-энд у нас был такой: ангелок все лето пахал на капустной плантации. От рабыни Изауры отличался только тем, что плантация не хлопковая была, а капустно-овощная, – подвел итог Гуча, просмеявшись где-то в недрах тронного зала и снова влезая на подоконник. Глаза его блестели, а тонкие губы так и норовили расплыться в широкую, до ушей, улыбку. – И заметьте, друзья мои, он тогда в штанах прибыл, а теперь голый. Совершенно голый, между прочим!

– Точно, амиго, быть беде, – сказал Полухайкин замогильным голосом.

– Насколько я могу предположить, события начнут развиваться с потрясающей скоростью, – констатировал Гуча.

– Уже развиваются, – отметил Полухайкин, наблюдая, как Самсона подняло вверх и понесло по воздуху. Судя по направлению – в Последний Приют.

Жители Рубельштадта много раз наблюдали подобные перелеты. Поначалу они изумлялись и старались прижаться ближе к стенам, но потом привыкли. Они поднимали шляпы и вежливо здоровались с другом королевской семьи, летящим над головами прохожих.

С Кваквы моментально слетел сон. Она в три прыжка преодолела двор, перепрыгнула через забор, почему-то проигнорировав открытые ворота, и понеслась по улицам, судя по скорости – туда же, в Последний Приют, снимать непутевого супруга со столба. Почему-то у лягушки это получалось без всякого колдовства. Стоило ей только появиться рядом, как заклятие Амината теряло силу и узлы на веревках, что крепко держали Рыжего, развязывались сами.

К тому, что вслед за Самсоном по улицам города на большой скорости пронесется гигантская лягушка, люди тоже привыкли, поэтому, как только вор пролетал мимо, они отходили на тротуар и готовились поднять шляпы, чтобы поздороваться с Кваквой.

– Не вешайте на меня всех собак, – возмутился Бенедикт, проводив взглядом лягушку. – Самсона понесло на столб в поселок отщепенцев, и понесло потому, что он снова украл перстень старика Амината. До моего прибытия, между прочим, украл! Сейчас он висит себе преспокойненько вниз головой на Центральной площади в Последнем Приюте. Ну напутал я немного при перемещении, ну и что? А напутал потому, что к вам торопился. Вы же обвиняете Меня в чем ни попадя, валите на меня всякую возмутительную гадость…

– Не… ну ты… ты это, типа… сам это сказал! – Полухайкин смотрел вверх уже несколько минут, прислушиваясь к странному вою.

Сбитым «мессершмиттом», с воем и проклятиями, с неба упала ведьма Гризелла. Упала на ангела Бенедикта и, не восстановив дыхания, замахнулась неисправным летательным аппаратом.

– Возмутительная, говоришь, – проскрипела старуха, охаживая вопящего Бенедикта метлой, – гадость, говоришь! Я тебе покажу гадость! У меня метла сломалась, паршивец, авария, можно сказать, произошла, фулюган, иначе б я к тебе и не подошла!

Успокоилась бабка только тогда, когда покусанное зубастыми монстриками средство передвижения разлетелось в щепки.

– Приятно видеть, что вы все еще энергичны и полны жизни, – пролепетал вежливый ангел под громкий смех друзей. Те уже были не в состоянии говорить, только хрипели и икали.

– И вам доброго здоровья, – проворчала ведьма, слезая с Бенедикта. – Не сердись, Бенедиктушка, это темпераментная я такая…

– Точно, Гризелла, ты на ангелочка сначала темпераментно глаз положила, а потом из-за темперамента и крушение пережила! Как только увидела его, так сразу темпераментно, словно орлица на добычу, кинулась на нашего красавчика! От страсти в такое крутое пике вошла! О-о-ох… Ха… – просипел Гуча.

– Ну… ик… типа… каскадер… в натуре! – сквозь смех произнес Полухайкин.

– Молчите, насмешники. – Ведьма погрозила пальцем Гуче и Полухайкину, встала наконец с несчастного Бенедикта и, поправив одежду, сказала: – Не сердись, ангел ты мой, Бенедиктушка! Спасибо за мягкую посадку!

– Иногда мне хочется стать чертом, – прошептал ангел. – Мне кажется, что тогда жизнь стала бы проще.

– Вот еще, если бы ты был чертом, то я упала бы рядом и насмерть расшиблась бы о землю. Как мне повезло, что ты подвернулся, иначе бы костей не собрала!