В.Федоров А.Зайцев - Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

Отец приподнял голову. Туманный сон растекся по комнате. Басмач спал невдалеке. Тут же рядом посапывал Гурик. Зайцы куда-то исчезли. Спал, подумал Отец. Он вдруг снова вспомнил брата. Не верилось, что его нет на свете, казалось это очень плохой анекдот, только не понятно, почему он так хорошо запомнился. Это очень плохой и грустный анекдот, а кто его рассказал? попытался вспомнить Отец. Уж не Мойша ли? Гад, а я его яйцом кормил. Отца злило, почему мир такой несправедливый, ведь он кормил Мойшу яйцом, а он, облезлый кот, рассказал такой грустный анекдот. Ему вспомнилось, что Мойша ухмылялся, когда рассказывал. Его усища в такт движениям челюсти издевались над Отцом. Он уже не помнил про что анекдот, ему не нравилось, что кот рассказывает всякие пошлости про Отца и ухмыляется. Накажу, подумал Отец. Кот, шаркая ногами, ушел в осеннюю дымку берез. Листья под его ногами хрустели. И пес с тобой, подумал Отец, кушать захочешь, вернешься.

Грусть навалилась как-то внезапно. Она обрушилась серой свинцовой тяжестью на корень языка. Появилась тошнота, сил не было даже крикнуть в спину коту какую-нибудь гадость. А я хотел его забрать с собой на родину после института, подумал Отец. Серая куртка, которую носил кот, еще изредка появлялась среди берез. Заблудится, подумал Отец, а потом вспомнил какой хороший нюх у кота.

Рядом, в стороне слышен был шум проносящихся машин по автостраде. Нужно было встретить Дэна, он сегодня приедет. Отец повернулся к дороге, асфальт несколько пружинил под ногами. Как бы машину не разбил, подумал Отец, хоть и старая, а все равно бегает. Вдали, на желтом пригорке показалась машина брата, было далеко, однако Отец видел, как брат машет ему рукой. Солнце вышло из-за серых туч и, мешая смотреть на брата, играло лучами на мокрых камнях. Почему так долго? Отец успокоился. Можно не переживать, брат его из леса вывезет, а то, как он без денег уедет из леса? Кот сам добежит потом. Машина все ехала и ехала и была так же далеко от Отца. Кто-то стучался в дверь, однако было недосуг отвлекаться по мелочам, ведь машина брата уже видна, что может быть важнее? Казалось, этот стук мешает брату ехать быстрее и каждый шорох и стук отбрасывал брата назад.

–Пошли все к лешему!– Крикнул Отец в сторону двери, поднимая голову с подушки.– Лелик, это ты?

Сон пустился наутек. Теперь стало все на свои места. Отец вскочил и стремглав бросился к двери, мимоходом бросив взгляд на злобный будильник (семь!!!)

–Заходи, дорогой, я сейчас.– Отец быстро набросил на себя одежду.

Лелик стоял в дверях, поигрывая в руке ключами от машины.

–Отец, ты всем так рад, как мне?– Полюбопытствовал он. Так рано его еще никто не посылал к лешему.– А эти барсуки еще спят? Басмач, жаба, вставай.

–Лелик, ты еще здесь? Тебе же Отец сказал, где ты должен быть.– Заскрипел из-под подушки Басмач.

–Лелик, закрой рот. В такую рань честных людей поднял.– Зашевелился Гурик.

–Ну, я поехал?– Спросил Лелик, неубедительно делая вид, что обиделся.

–Давай иди быстрее отсюда. Деньги будут– зайдешь, а пока нечего тебе здесь делать. Забирай этого бездельника и марш отсюда оба.– Дополняя друг друга, заговорили Гурик с Басмачом.

–Пошли Лелик. Не то я этих честных людей разорву на тысячу маленьких, честных кусочков.– Отец уже оделся и обувался в прихожей.

–Разрывальщик какой, смотри, Гурик, как мне страшно, как я боюсь…– Гурик хихикнул, видимо Басмач показал ему, как он боится.

–Ты только Лелика не порви, как ваучер, не то…– Отец так и не услышал, что будет, если он порвет Лелика, потому как дверь грубо оборвала соседа.

Глава 4.

Дороги… Однажды старый, помешанный на чертях малоросс, сказал, что у России не так много бед, но самая большая из них– дороги. Дороги бывают разные, есть, как пьяная колхозная девка, испачканная навозом и грязью, такой наплевать на происходящее, ей чужды высокие мысли, она по-своему думает о прекрасном. Походка ее неровна, она спотыкается, оставляя за собой лужи и тяжелый запах. Иногда она приходит к реке и остается там ночевать, разложив вокруг себя черные пятна кострищ. Ее никто не любит, на нее смотрят с пренебрежением, и лишь нужда заставляет прокатиться по ее несвежему телу. Она тоже мало кого терпит, поливая попутчиков матерком и грязными слезами. На нее с вожделением и похотью смотрят лишь комбайны и трактора, и она тем же платит им, когда машины надолго остаются у нее.

Есть дороги, словно рябая старуха. Особой мудрости от нее не добьешься, однако она много повидала. От этого на ее челе так много морщин, от которых так сильно несет старостью. Она медленно вьется среди деревьев и кустов, иногда заходит в деревни повидать своих товарок. Ее поступь неровна, она шаркает черными резиновыми калошами, опирается на плывущие мимо березы, словно на посох, края ее подола запылены, за них цепляется такой же старый репейник. Его выцветшие коричневые пятна, качаясь в такт шагов, навевают вселенскую грусть, напоминая о бренности мироздания.

Есть дороги, словно грузные тетки. Они очень увлечены собой. Такие не замечают, что их сильно разнесло вширь. Они усыпаны камнями, и лишь видимость былой резвости заставляет их скакать по холмикам. Края их сорочки– сельские бордюры. Они поблекли и местами обтрепались, а кое-где и порвались. Такие дороги внимательн6о наблюдают за сельскими детишками, катающимися на велосипедах и за подхмелевшими подростками, которые мчатся на мотоциклах. Они плачут дождями, грибными и проливными, слепыми и косыми, и от этого становятся развязанными и еще более рыхлыми. А ночами им снится молодость.

Есть дороги– веселые украинские девки с вплетенными в волосы цветными лентами. Они редкие гости сел и деревень, они любят жить в городе. Такие хохочут, пляшут и смеются, они молоды их тело гладкое и гибкое, такое пахнет свежим битумом и новенькими шинами, оно пряное и подвижное. Не хочется думать о старости, ведь они так молоды. Завораживает их лихой, безумный головокружительный танец с мельканьем лент, рекламных щитов и горящих глаз неоновых огней, от них так трудно оторвать свой взгляд.

Другие дороги– это старые кабацкие шлюхи. Они редко освещены внимательными фонарями, которые так же стары. Их тела серые и грязные. Они покрыты оспинами дорожных ухабов. На платье очень много заплат, однако, местами просматривается изначальный рисунок асфальтного тряпья. Такие дороги сами устали от такой жизни, однако уже поздно что-то менять. И лишь сквозь алкогольный туман к их воспаленным очам всплывают картинки, которые они толи видели сами, толи придумали. И только угрюмые встречи таких же подруг как-то скрашивает их ночной променад. Они неразговорчивы и молчаливы, их гложет стыд, что они– женщины.