Терри Пратчетт - Стража! Стража! (сборник)

— Могу узнать, сэр.

— Хорошо.

— Кстати, сэр, была ли у вас возможность проглядеть те брошюры, которые я недавно вам дал?

— Я был очень занят! — автоматически ответил Ваймс.

— Ничего страшного, сэр, — тут же откликнулся Посети и улыбнулся изнуренной улыбкой борца с вездесущим злом. — Надеюсь, у вас как-нибудь найдется минутка…

Страницы из сброшенных с полок книг были вырваны и разбросаны повсюду. На многих алели пятна крови.

— Некоторые из этих книг, похоже, касаются религии, — заметил Ваймс. Он повернулся. — Детрит, огляди здесь все, хорошо?

Детрит, очерчивавший труп мелком, поднял голову.

— Так точно, сэр. Но что мне искать, сэр?

— Все, что найдешь.

— Так точно, сэр.

Ваймс с ворчанием присел на корточки и потыкал пальцем в серое пятно на полу.

— Грязь, — задумчиво проговорил он.

— Енто на полу бывает, сэр, — подсказал Детрит.

— Только это белая грязь. А у нас здесь чернозем, — ответил Ваймс.

— А, — догадался Детрит. — Улика.

— Или просто грязь. Одно из двух.

Ваймс заметил кое-что еще. Кто-то пытался привести в порядок книги. Несколько дюжин томов были сложены в одну аккуратную башню, толщиной в одну книгу; самые большие фолианты уложили в основание, ровненько, один к другому.

— Вот чего я НЕ ПОНИМАЮ, — сказал Ваймс. — На покойного напали. Была борьба. Потом кто-то — может, он сам, умирая, а может, убийца — пишет что-то, используя кровь бедняги. Аккуратно сворачивает бумажку и засовывает умирающему в рот на манер конфетки. После чего старик отдает богам душу, кто-то закрывает ему глаза, укладывает его аккуратно, строит башню из книг и… что? Спокойненько выходит в бурлящий круговорот под названием Анк-Морпорк?

Честный лоб сержанта Детрита сморщился в попытке запустить мыслительный процесс.

— А может… может, есть следы снаружи окна? — предположил он. — Я слышал, улики лучше всего искать под окнами…

Ваймс вздохнул. Детрит, несмотря на то что у него имелась всего одна извилина, да и та от шлема на несколько размеров меньше требуемого, был хорошим стражником и чертовски хорошим сержантом. Таких людей (в данном случае — троллей) практически невозможно обмануть. Донести до Детрита какую-либо мысль было нелегкой задачей, но потом приходилось прилагать куда больше усилий, чтобы выбить ее из его головы [56] Особенно хорошо у Детрита получалось вести допросы подозреваемых. У него было три основных вопроса. Первый — прямой («Это ты сделал?»), второй — настаивающий («Ты уверен, что это сделал не ты?») и третий — с подковыркой («Это ведь ты сделал, правда?»). Хотя это были не самые искусные в мире вопросы, талант Детрита состоял в том, что сержант задавал эти вопросы на протяжении нескольких часов, пока не получал желаемый ответ, обычно что-то типа: «Да! Да! Это я сделал! Я! А теперь скажите, что именно я сделал?!». .

— Детрит, — промолвил Ваймс как можно мягче. — На той стороне окна тридцатифутовый обрыв, а дальше — река. На которой никак не могут остаться… — Он запнулся. Вообще-то, речь шла об Анке. — Так или иначе, следы наверняка уже разгладились, — поправился он. — Ну, почти наверняка.

Однако на всякий случай он все же выглянул из окна. Река бодро булькала и чавкала. И на ее знаменитой похрустывающей поверхности не было никаких следов. Зато обнаружилось еще одно пятно грязи на подоконнике.

Ваймс поскреб его и осторожно понюхал палец.

— Похоже, опять белая глина, — констатировал он.

Он никак не мог припомнить, где в окрестностях города встречается подобная глина. Анк-Морпорк окружал жирный чернозем, тянущийся до самых Овцепиков. Человек, осмелившийся сократить путь через поле, вырастал на добрых два дюйма.

— Белая глина… — пробормотал он. — Откуда, черт побери, тут взялась белая глина?

— Все это крайне загадочно, — внес свою лепту Детрит.

Ваймс невесело ухмыльнулся. И в самом деле загадка. А загадок он не любил. Если их с самого начала не отгадать, они имели свойство с каждым днем становиться все сложнее. Так сказать, размножались.

Обычные УБИЙСТВА случались постоянно. И как правило, даже Детрит мог в них разобраться. Когда над лежащим мужем стоит обезумевшая женщина с изогнутой кочергой и причитает: «Он не должен был так говорить о нашем Невилле!», над таким преступлением между двумя чашками кофе особо не поразмышляешь. И когда субботним вечером находишь кучу различных частей тела, свисающих с балок, либо прибитых к стенам «Залатанного Барабана», а остальная клиентура пытается делать вид, будто бы ничего и не случилось, даже интеллект Детрита справится с подобной задачей.

Ваймс перевел взгляд на останки отца Трубчека. И откуда столько крови в этом щупленьком человечке? Да и вряд ли он особо сопротивлялся: боец из него тот еще…

Наклонившись, Ваймс осторожно поднял одно веко трупа. Мутный голубой глаз с черным зрачком смотрел на него из того места, где сейчас находился старый священник.

«Религиозный старик, живший в двух тесных комнатках и, судя по запаху, особо из дома не выходивший… Какую угрозу и кому он мог…»

В дверь просунулась голова констебля Посети.

— Там гном внизу, без бровей и с кудрявой бородой, утверждает, будто вы велели ему прийти, сэр, — сообщил он. — И собрались кое-какие соседи умершего, говорят, отец Трубчек был их священником. Хотят похоронить его как подобает.

— Это, должно быть, Задранец. Пришли его сюда, — выпрямляясь, ответил Ваймс. — А остальным передай, что придется подождать.

Задранец забрался по лестнице, увидел сцену и только-только успел добежать до окна, прежде чем его вырвало.

— Теперь лучше? — спросил Ваймс, когда процесс закончился.

— Э… да. Наверное.

— Тогда приступай.

— Э… а к чему конкретно? — уточнил Задранец, но Ваймс уже спускался по лестнице.

Ангва зарычала. Это послужило сигналом Моркоу, что он может открыть глаза.

Женщины, — как однажды поделился Колон с Моркоу, решив, что молодому капитану не помешает совет, — женщины в мелочах бывают очень забавны. Им может не нравиться, когда их видят без косметики, они могут настаивать на покупке маленьких чемоданов, хотя вещей с собой берут гораздо больше, чем мужчины. Так вот, Ангва очень не любила, когда кто-нибудь смотрел, как она превращается из человека в волка и наоборот. Это было ее условие. Моркоу дозволялось видеть ее в обоих основных видах, но не в промежуточных, которые она принимала при превращении. И нарушение этого условия было чревато полным разрывом отношений.

Волки видят мир совершенно иначе.

С одной стороны, он становился черно-белым. По крайней мере, в той своей маленькой части, за которую отвечало зрение. Но, в то время как зрение уходило на задний план, на первый выходило обоняние, смеясь и высовывая руки из окна, демонстрируя всем остальным чувствам неприличные жесты. После этого Ангва помнила запахи как цвета и звуки. Кровь была темно-коричневой, с низкими басовитыми нотками, а черствый хлеб, как ни странно, приобрел звонкую яркую синеву. Ну а люди вообще представляли собой четырехмерную калейдоскопическую симфонию. При помощи носовидения можно было прозревать не только расстояние, но и время: человек мог постоять минутку и уйти, однако, с точки зрения носа, часом позже он все еще стоял на прежнем месте, лишь его запах чуть-чуть развеялся.