Олег Готко - Земляки по разуму

— Ай да майор! — несколько истерически хохотнул Семен, еще до конца не веря, что все завершилось благополучно. — Скажи, друг Горелов?

«Друг Горелов» молча глотал водку и общаться не желал. В его голове вертелась всего одна мысль, да и та была перепугана собственной невероятностью: «Этого не может быть!»

Вождь млел, витая над столом. Дерзкая акция словно вернула его к той, уже потусторонней для него жизни и сейчас электроны быстрее бегали по орбитам квазитела. Невзирая на отсутствие у себя погон, он быстро почувствовал в майоре родственную душу лидера и приступил к выяснению отношений.

— Эй, майор! Как тебя зовут?

— Вуйко А.М., майор ГАИ, — официально представился тот, когда выпили все желающие и способные к этому.

— Слышь, это звучит как-то неудобоваримо и слишком длинно. Давай попроще, по-человечески…

— Анатолий Михайлович… Можно просто Михалыч, — согласился польщенный майор, почувствовав себя человеком.

— И меня зови просто — Потрошителем Медвежьих Животов, — не менее радостно сообщил вождь. — Жалко, что не могу выпить с тобой на брудершафт, но ведь это не станет на пути нашей будущей дружбы непреодолимым барьером, правда?

— Ты совершенно, абсолютно прав, мой здоровый душок! Но нельзя ли и тебя называть как-то покороче?

— Запросто. Зови меня Потрошителем!

— Хм, если ты не против, я буду звать тебя Джеком.

— А что значит это имя?

— По-моему, то же самое…

— Никаких проблем, Михалыч!

— О, а вот и наш сальмонеллез! — завидев приближающуюся семейку спасителей, переключился майор. — Как там наши дела?

— Я вижу, вы подружились, — удовлетворенно заметил Тохиониус, издалека расслышав задушевную болтовню майора и вождя. — Дела наши просто великолепны! Еще часика полтора и можно будет сигануть в подпространство, где нас и поминай как звали! Потом еще неделька-другая и вы дома!

— Эх, дом, родная хата! Увижу ль я тебя прежней, как берег дальний?.. — бессовестно переврав смутно знакомую ему строфу, пустил слезу Михалыч. Она была, как и положено, мужской, скупой и даже жадной.

— А кто может этому помешать? — поразился Тохиониус такому беспросветному пессимизму.

— Чертов Эйнштейн! — еще раз осторожно всхлипнул Михалыч.

— Неужели мы кого-то забыли? — забеспокоился Джек-Потрошитель, воспринявший страдания нового друга слишком близко к тому, что заменяло сердце.

— Нет, будь он проклят! — утробно провыл Вуйко, шарахнул кулаком по столу и дико хохотнул, вспомнив разносторонне образованного внука, с которым проводил слишком много времени. — Е равняется m помноженному на с в квадрате! Еврейские штучки!

— Никогда бы не подумал, что ты — антисемит! — поразился Семен. Звон бутылок отвлек его от бесплодных попыток расшевелить Горелова, продолжающего страдать своей дурацкой мыслью.

— Я — антисемит?! — возмутился Михалыч. — Да что б ты был таким интернационалистом, как я! Скажи, Горелов!

— Этого не может быть! — наконец-то расстался тот со своей мыслью и тут же начал беспокоиться о том, что будет думать дальше. Ничего путного в голову не приходило.

— О чем это вы? — на всякий случай спросил Тохиониус. Смысл разговора от него ускользал, как вода из щупальцев.

— Да так, о графе из паспорта, — мрачно сверля взглядом Семена, пробормотал майор.

— Брось, Михалыч! — вождь попытался переключить внимание на себя. — Налей еще по одной. Мне ужасно нравится, как вы пьете!

— Ты снова прав, Джек! — восхитился обретенным приятелем тот и взялся за бутылку. — Пятьдесят раз по пятьдесят за дорогую моему сердцу троицу!

— А водки хватит? — Горелову было просто необходимо о чем-нибудь беспокоиться, чтобы не ощущать в голове вакуума вкупе с подстерегающей организм клаустрофобией.

— Это всего по пять бутылок на брата, — мощный, не уступающий щупальцам, аналитический ум Тохиониуса мгновенно вычислил объем яда, который собирались выпить за его здоровье.

— Присоединяйся, сальмонелла! — Михалыч сделал широкий жест.

— Я бы с радостью, но не могу… Метаболизм, понимаешь?

— Ну, тогда выздоравливай побыстрее! Эх! Хороша!

«Вимера» с каждой секундой догоняла звездолет Тохиониуса. Кар прожорливым взглядом поедал увеличивающуюся звездочку до тех пор, пока она не оказалась прямо под ними.

— Я думаю, — резанул слух Грыка напарник, — что уже пора готовить гравимагнитную ловушку!

— Я думаю об этом уже давно!

— Так почему же мы ее не готовим?

— Рано еще!

— Как бы нам не опоздать!

— Спешка нужна только при ловле чаучамов!

— О, а не подкрепиться ли нам? — продемонстрировал коллеге Кар еще один чудный образчик своего понимания взаимопонимания.

— Как ты можешь думать об этом сейчас?

— Я об этом не думаю. Я…

— Я не сомневался, что тебе незнаком этот процесс.

— …об этом беспокоюсь и делаю это всегда!

— Внимание! Го-отовсь!

— Что? — встрепенулся Кар, настроившись было отстаивать свою пищеварительную точку зрения, но ответа так и не дождался, потому что в следующий момент Вселенная сошла с ума.

Закусив водку чем-то совершенно непотребным из запасов Тохиониуса, майор натолкнулся взглядом на Библию и впал в задумчивость. Выражение лица при этом у него не изменилось и по-прежнему выражало крайнюю степень брезгливости.

«Чем я хуже этой сальмонеллы? Ишь, спас нас из вавилонского плена и воображает себя Моисеем. Да если бы тот был хотя бы капельку похож на тебя, то Бог сам бы стал антисемитом!..»

Он резко встал из-за стола и пошатнулся.

— Что с тобой, Михалыч? — встрепенулся сердобольный Джек-Потрошитель.

— Где тут у вас руль?

— Какой руль?

— Штурвал, «баранка», пульт управления! Что-нибудь, что можно нажимать или вертеть, черт побери! — мысль заставляла майора нервничать и жирела на новых аргументах, которые подсовывало воображение, как тесто на дрожжах. Михалыч понимал, что вряд ли ему удастся спокойно уснуть, если не докажет себе, что он «не хуже». Прецедент уже имел место в жизни, и тогда его долго мучила бессонница. — Веди, друг!

— Зачем оно тебе надо? Наливай да пей!

— Не твое дело! Веди! — приказал Вуйко тоном, каким в старые добрые времена лаял на тупоголовых сержантов. — И аукай, а то тебя плохо видно!

— Тогда — ау! — послушно сказал Джек. — Ау!

Навострив уши, Михалыч пошел на голос. Выйдя на финишную прямую, он обратился к духу с сокровенным, но не очень связным:

— Вот ты, Джек, сам подумай! Моисей сорок лет таскал племя по пустыне, потому что дома его ждала теща, а меня жена дома уже никогда не дождется. Я не хочу видеть поваленный временем крест на ее могиле! Или еще хуже — стоянку для машин там, где было кладбище, на котором ее двести лет назад похоронили, понимаешь меня?