Дмитрий Емец - Таня Гроттер и пенсне Ноя

– И зачем же вам мои сапожки? – поинтересовался Дурнев, вспоминая высокие сапоги графа Дракулы, которые он раз в неделю собственноручно смазывал смягчающим кремом. Сапогам это нравилось – они подпрыгивали и позванивали шпорами.

Бум и Малюта Скуратофф переглянулись.

– Сказать? – спросил Бум.

– Ну скажи, – пожал плечами Малюта.

– Это… летает там, дурында, скрипит, народец простой убаюкивает… Оно вроде бы и ничего, охотиться просто. Вышел – и раз тебе, грызи кого хочешь – на осиновый кол по-любому не нарвешься. Да только уж больно кровь невкусная становится. Ни пожрать прилично, ниче! – буркнул Бум.

– Гемоглобин от страха теряют. Засыпать засыпают, а после уж не просыпаются. Такой народец несознательный, – пояснил Скуратофф. – Вот мы и решили сапожки, значит, одолжить. Иначе без сапожек ваших никак за ней не угнаться. Шустрая больно.

– Кто шустрая? – спросил окончательно запутанный Дурнев.

– Да галера! И откуда взялась, непонятно – кружит над Трансильванией, даже невидимой не становится. То низко совсем опустится, то зависнет, а то вдруг взлетит под самое небо да начнет кружить – глазом тогда не уследишь! Я пару раз, признаться, посылал ее перехватить, да без толку. Двух лучших слуг потерял, – поведал Скуратофф.

– А что за галера? – спросила тетя Нинель.

Она уже пришла в себя настолько, что открыла холодильник и начала уминать куриный рулет. Бум со скрытой страстностью смотрел на ее полнокровные артерии, однако пока был вполне предсказуем. Держать себя в руках ему помогали шпага графа Дракулы и увесистый кулак самой тети Нинель.

– Да есть там одна такая… – неопределенно ответил Малюта. – Только непонятно, чего она к Трансильвании привязалась. Вроде как держит ее что у нас, а что – поди смекни. Так как же, Отец Всех Вампиров? Дадите сапожки?

Дурнев задумался. Он был тертый малый, и опыт подсказывал ему, что дать что-то в долг – хуже, чем выбросить. Особенно такому скользкому типчику, как Малюта. К тому же, избавив Трансильванию от галеры самостоятельно, он сильно поднял бы свой авторитет среди местных и стал бы уже не только номинальным председателем, но и действующим. Вот, правда, ехать ему в Трансильванию ох-ох-ох как не хотелось. Но преуспевающий человек тем и отличается от дурака, что делает то, что ему не хочется самостоятельно. Дурак же терпеливо дожидается, пока его заставят.

– Нет, сапог я не дам, – твердо заявил Дурнев. – Я полечу сам и разберусь, что удерживает там галеру. Я, как человек… хм… любознательных взглядов и отчасти официальное лицо, не могу остаться в стороне, когда родина страждет.

– Вы человек любознательных взглядов? – уточнил Малюта, умевший ценить деловое косноязычие.

– А то кто же? Но ближе к делу. Когда это лучше сделать?

– Вечером. Часа за два до полуночи. Тогда она опускается низко и зависает. Над лесочком над самым. Так мы очень на вас надеемся! А как добраться – вы не беспокойтесь. Мы поможем, – сказал Скуратофф. – Пошли, Бум! До встречи, Отец Всех Вампиров!

Малюта и его телохранитель шагнули в сияющий круг и растаяли. Дядя Герман задумчиво смотрел на копотный след на полу и размышлял, что Малюта совсем не выглядел раздосадованным. Скорее даже был рад, что ему не придется надевать сапоги и связываться с галерой самому. Дурневу это почему-то очень не понравилось.

А тут еще в это мгновение внезапно ожил зудильник, ожил и сказал очень громко голосом Грызианы Припятской:

«Ну, продрыглики, я лично ничему не удивляюсь. Магия без расплаты, успех без расплаты – это вы уж размечтались!.. Деньгами тут не ограничишься, а все душой, да кровью, да чистыми помыслами! Бесплатная магия сами знаете где бывает – в маголовке!

А теперь переходим к магвостям с Лысой Горы…»

Но магвости с Лысой Горы Дурнев слушать уже не стал. Он решительно перевернул зудильник, уткнув возмущенное изображение Грызианы носом в столешницу, и заявил:

– Хм… Подозрительно все как-то! Без подвоха тут явно не обошлось. Пожалуй, кроме сапог, я возьму с собой еще корону и шпагу. Жаль только, Трансильванию я плохо знаю. Мне бы там своего человечка или на худой конец проводника…

Тетя Нинель выразительно посмотрела на Халявия, который к тому времени вновь нарисовался на кухне.

– Я мысленно с тобой, Германчик! Ежели что, я позабочусь о твоей жене! – елейно пообещал оборотень.

– Я сама о себе позабочусь! – как отрезала тетя Нинель. – А ты, милый мой, сегодня же отправляешься в Трансильванию с Германом! И только попробуй его не уберечь!

Вынудить Халявия совершить геройский поступок и вернуться на историческую родину было совсем не просто. Он всячески уклонялся от геройства, заявляя:

– Сегодня, братик, ты будешь рисковать жизнью по-своему, а я по-своему. Манекенщицы – они вить тоже не безвредны для здоровья.

Однако взгляд тети Нинель был столь тверд, а плечи ее столь широки, что оборотень позволил себя убедить.

– Хорошо, Германчик, я полечу с тобой в Трансильванию! Ежели Малюта с этой галерой какой подвох замыслил – я это мигом разнюхаю. Только умоляю, не оставляй меня в Трансильвании. Я этих кровосовов хитророжих с детства ненавижу. Сам такой же гад ползучий, – сказал он.

Весь оставшийся день Дурнев был озабочен. Он больше не изучал котировки акций и даже не накричал на своего зама, сообщившего ему по телефону о застрявших на таможне мешках с цветочной землей, от которых якобы зашкаливало дозиметры.

– Кошмар! К цветочкам придираются! В России совсем невозможно стало работать… Ладно, в понедельник разберемся, – сказал дядя Герман и, открыв шкаф, оглядел свои вампирские регалии.

«Ох-ох! – подумал он. – Ну пора!»

Первым делом он надел на голову обруч-корону, затем с некоторым усилием натянул высокие сапоги и, наконец, заправил за ремень шпагу своего пращура.

Тем временем тетя Нинель собирала дядю Германа так же тщательно, как собирают на войну. Кроме целой сумки провизии, которой хватило бы на целое армейское отделение, она вручила ему свою фотографию в рамке, спальный мешок и целую кучу антибиотиков.

– Против вампирьего укуса антибиотики все равно не работают, – хмуро заметил дядя Герман.

– А вот тут ты не прав! Ципролет с нистатином против всего работают, особенно если ударными дозами, – успокоила его тетя Нинель.

В отличие от Дурнева, Халявий долго не собирался. Он только наточил свой короткий разбойничий нож с широким лезвием и спрятал его в рукав, где к запястью двумя сыромятными ремнями у него крепились ножны.

– Эхе-хех, грехи наши тяжкие! – сказал он. – Ты, братик, ежели я в Трансильвании в волка ненароком превращусь, меня не пугайся. В глаза мне потверже смотри, я и не брошусь. А вот убегать от меня не моги – опасно это, братик. Место темное, глухое, всякое может случиться по слабостям по нашим.