Михаил Амосов - Акт 1 - Испытательный [СИ]

— Э… Чег… А-а-а…

— Ага. Чуть ли не насквозь пробило, а ты еще и дрыгаешься.

Только теперь я вспомнил про свое ранение и, как назло, оно только сейчас начало ныть, протяжно, словно скрипка.

— Вот же блиииин! — с горечью сказал я. — А что вообще произошло-то, я как-то не в курсе.

Ридли вздохнул. Не отворачиваясь от летающих туда-сюда камушков, он заговорил:

— Мы отступили, малыш.

— Отступили?

— Да. Как только я заметил тебя, мы вскочили на лошадей и прорвались к лесной чаще. Янко вовремя подоспел и влил тебе зелье.

— А, тот третий бутылек…

Опять стало стыдно, что не додумался сделать того же самостоятельно.

— Да.

— Так вот, почему я еще не откинулся полностью. Что ж, это было…

— Безответственно. Чудовищно безответственно с моей стороны, — с грустью проговорил Ридли. — Знаешь, малыш, я должен извиниться перед тобой, да и перед вами всеми, ребята.

— Эй, да ты чего, — попытался улыбнуться я. — Чего ты раскис? Это все те виноваты…

— Нет!

От восклицания Ридли камушки, им леветируемые, собрались в один ком, и почти каждый дал трещину.

— Я поступил неправильно. Я должен был, прежде всего, подумать о вас, а я, полный (цензура), затеял весь этот бой! Мне нужно было помнить, что для столкновения с подобным противником вы еще не готовы! Надо было, по крайней мере, запретить вам выходить из барьера, но я…

Образовавшийся каменный ком Ридли запустил куда-то в лес, где тот распался с громким ударом, разошедшимся эхом среди деревьев. Ридли обхватил голову руками и съежился, очень расстроившись. В таком состоянии мы его еще не видели, максимумом негативных эмоций у него был гнев, но чтобы он становился таким…

— Ридли, ну чего ты? — Эрик подошел и положил руку ему на плечо. — Вот же, все мы живы, пусть и не совсем на сто процентов…

— Эй! — возмутился я.

— Но мы все еще живы, чего тогда переживать? — продолжал Эрик.

Янко уже давно не играл, а слушал, погруженный в какие-то свои думы. На некоторое время произошла пауза. Люцифер дремал на мне, сказавшись, что это даже полезно для меня, а вся остальная команда находилась в эмоциональном упадке.

— Вы не понимаете, — наконец молвил наш учитель, грустными, красными глазами уставившись в огонь. Даже голос его стал другим, тихим и старческим, такого голоса мы не слышали и даже не предполагали, что он может быть таким.

— Знаете, раз уж мы об этом заговорили… — продолжал Ридли. — Раз уж это повторилось снова… давайте-ка я вам кое-что расскажу. Быль о моей безответственности и трусости…

Он замолчал. Трещал костер. Мы ждали. Янко поднял голову, даже Люцифер перестал улыбаться.

— Когда-то… — говорил Ридли медленно, с трудом. — У меня была семья: жена… дети… Я женился, когда покинул ряды «Слуг мира». Занялся бизнесом, построил дом, стал мужем, отцом… Я был весь в делах, но все сначала было хорошо, я даже взял в ученики одного паренька, вашего сейчас возраста. Но знаете, я тогда забылся, как и в этот раз, упустил из виду главную вещь и смысл… Много лет все казалось нормальным, но я стал все реже бывать дома, да и делами семьи интересовался не сильно. Я думал, что всех тех денег, что приносил, хватит, чтобы решить любые проблемы… Но суть была даже не моем долгом отсутствии… Знаете, когда сами вырастите и женитесь, ставьте на первое место своих близких, а не абстрактные идеи и цели…

Ридли снова замолчал. Я не видел его лица полностью, но мне показалось, что по его щекам текут слезы. Он продолжил через несколько минут, ни разу ни всхлипнув и не сглотнув, словно камень:

— Через какое-то время в жизнь моей семьи ворвались отголоски прошлого… Стали приходить всякие типы, искать меня, намекать, издеваться, позорить, мешать им жить… Я тогда не осознавал, в чем проблема. Расшугав очередную группу хулиганов, я снова пропадал на долгое время… А моя Мария… она уже не могла это выдержать, боялась за детей… Устраивала скандалы, а я не обращал внимания, думал: преувеличивает. Но в какой-то день… Я пришел, а дома никого и ничего… Она просто ушла… Ушла, взяв с собой все вещи… Я… Я в тот момент сломался, прочел письмо ее, и сломался… Не искал даже их, поэтому даже сейчас не знаю, где они… Но это еще ладно… А… вот…

Ридли не мог выговорить ничего, он спотыкался и не мог закончить фразу. Янко, видя его муки, поднялся, подошел и, приложив ладони к его голове, стал наводить чары успокоения, чтобы учителю было легче совладать с чувствами. Лицо Ридли от неимоверных усилий осунулось так быстро, что всего за несколько минут он будто постарел на несколько лет, а в бороде заиграла седина.

— Я… В тот момент я все бросил… Все… И просто… Исчез на некоторое время. Ушел в дикие места и горевал почти год напролет… Я жег, ломал, метал, сокрушал все, что видел и не мог остановиться. Я просто неуравновешенный идиот! Но самое ужасное, что я тогда сделал, так это совершенно забыл про своего ученика. Он жил именно в том доме посреди леса, где и мы с вами. Я приходил, давал уроки, приносил все нужное и оставлял на неделю тренироваться, бывая у него через день, смотря результаты, давая советы… Но я забыл, просто забыл в своем горе про него. Когда я очнулся от своей тупости, было поздно. Он тоже ушел, но я даже не знаю, как. Он не оставил никаких следов, может быть, ему даже удалось сбежать в другое измерение… Я прочесал весь лес, но опять никого не нашел. Я остался один и… груз всех этих промахов заставил меня долгое время быть отшельником… Я думал, корил себя, но пережил и попытался обо всем забыть, но вот сейчас все снова повторяется… Мне страшно, ребята. Я боюсь, что снова забудусь и совершу ошибку. Я поддался гневу и своей гордости… Опять чуть все не потерял… Простите меня…

Ридли замолчал. Мы переглядывались в нерешительности. Я посмотрел в небо, и мне тоже стало как-то очень грустно. Неожиданно, Ридли снова заговорил:

— Я решил… Я отдам долг «Золотому полумесяцу». Мне это не нравится, но иначе я снова могу подвергнуть вас риску. Затем мы вернемся домой, там продолжим ваше обучение. Не бойтесь, я не собираюсь запереть вас от всего на свете, нет. Просто мы будем впредь более осторожными, а коль вдруг меня вновь понесет… знаете, не стесняйтесь дать мне хорошего пинка.

Ридли утер наворачивающиеся слезы, сплюнул и глубоко вдохнул. Пусть ему с трудом далось это откровеннее, но я бы сказал, что ему полегчало, он расслабился, выпрямился, словно сбросил с плеч тяжелый груз. Снова наш учитель растянул рот в улыбке, немного неестественной, но все же…

И тут я понял — пусть ему и больно, но он не желает становиться рабом своих чувств снова, в какой бы то ни было форме. Улыбнувшись, Ридли старался поднять наш дух, сделать так, чтобы мы, несмотря ни на что, оставались веселы.