Евгений Лукин - Шантаж

Вполне солидарен с сенегальцами.

— Петя, — цежу я. — Нам надо встретиться.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас!

— Н-ну… видишь ли… — Голос его нисходит на рокочущие солидные низы (было время, работал Петя чтецом-декламатором в городской филармонии). — Я-а… сам понимаешь, я бы рад, но… потрясён событием… Нервное расстройство… Нет, ну ладно бы, я понимаю, конголезцы…

— Сто грамм коньяка? — угрожающе осведомляюсь я.

— Армянского, — строго уточняет он.

Ладно, будет тебе коньяк! Дай только из дому выманить… Мы уговариваемся с ним о месте встречи, однако, стоит отключиться, следует ещё один звонок.

— Не, — с сожалением сообщает Лёха Мыльный. — Не он. Не Петька… Это тебя кто-то другой разводит.

Сказать, что я ошеломлён, — ничего не сказать. Рушится всё: от окрепшей было надежды до любовно выстроенного образа врага.

— Точно?

— Да точно, точно…

— А если не разводит?.. — охрипнув, спрашиваю я.

В ответ — циничный ментовский смешок:

— Тогда кончай кобениться и завязывай с войной в Сирии…

И здесь наврал! Конечно, никакие сенегальцы ни в каком баре его не били — разве что чуть-чуть. Незапятнанно белый пиджак, благородная бледность лица, под глазами, правда, синеватые тени, но ни в коем случае не синяки.

Выясняется, впрочем, что драка была полтора месяца назад — вспомнилась просто.

Мы располагаемся за столиком в уголке летнего кафе, я заказываю обещанные сто граммов армянского коньяка и ввожу в курс дела. А сам не спускаю с него глаз: вдруг проколется…

Такое впечатление, что Петя растерян. Начисто забыв о своих межнациональных распрях, с озадаченным видом изучает он фотографии и переписку с шантажистами.

— Слушай, куда мир катится?! — возмущённо вопрошает он. — Вот, скажем, отправил я тебе лет десять назад срочную телеграмму… из Мордовии… в два часа ночи… с доставкой…

Было дело. Наизусть я тогда эту телеграмму затвердил. «ЗАПЧАСТИ ВЫСЫЛАЮ КУРИТЬ БРОСИЛ СТЕПАН».

— Жёстко, — кается Петя. — Согласен, жёстко. Но чтобы так… — Он снова всматривается в компромат — и лицо его стареет.

— Тоже считаешь, прикол?

— А кто ещё?

— В смысле?

— Кто ещё так считает?

— Лёха.

Петя задумчиво доцеживает коньяк.

— Нет, — сокрушённо изрекает он. — Не понимаю я нынешнего юмора… Грань утрачена! Ну вот какая, скажи, разница: всерьёз тебе жизнь сломают или по приколу?

— Сам-то как полагаешь?

Петя рассеянно заглядывает в опустевший фужер. Заказываю ещё.

— Одно из двух, — говорит он. — Срок истекает. И либо ты получаешь смайлик с каким-нибудь «хи-хи», либо…

Замолчал. Задумался.

— Ну?! Что либо?!

— Либо фотографии пересылаются тестю.

— Зачем?!

— А так… Чтоб смешнее было…

Его перебивает телефон.

— Это тебе, — сообщает Петя.

«У вас остаётся двадцать один час».

Приносят коньяк.

— А сам бы ты как на моём месте поступил?

Петя вздёргивает брови, его удлинённое породистое лицо принимает мечтательное выражение.

— Терять нечего? — живо спрашивает он.

— Боюсь, что да…

— Ну так чем сидеть и часы считать… Закатился бы в ресторан… с лучшим другом… попьянствовали бы… А вечером — к Томке… на всю ночь…

И летнее кафе словно бы взрывается перед глазами.

— Томка… — сипло выговариваю я, прозревая. — Это Томка…

— Ка-кой ужас! — вскрикивает она, и видно, что не притворяется. — Они нарочно с этой точки снимали! Бож-же… На боках — складки… А рожа-то, рожа!..

Вот ведь беда какая — складки на боках! Да и о чём ещё беспокоиться, если ты третий год как в разводе? Тебе сколько лет, дура? Конечно, складки — когда принимаешь коленно-локтевую позицию!

Однако, получается, и Томка тоже не имеет отношения к шантажу… Мог бы, кстати, и раньше сообразить. Даже если вдруг снова захотела замуж… На кой я ей сдался — без денег, без работы, без «мазды»?

Томка мечется по комнате — чистая фурия: встрёпанные чёрные волосы, тушь поплыла, помада — тоже. Ищет, о которую стену разбить мой телефон. Тот издаёт жалобный предсмертный вскрик. Видя такое дело, отбираю, прячу. На экран не гляжу. Сам знаю, сколько ещё часов у меня остаётся. Двадцать ровно.

— Как на них выйти? — неистово исторгает она. — Поубиваю уродов!..

Да я бы, знаете, и сам не отказался…

А Петенька-то, пожалуй, прав. Терять нечего.

— Томка… — обессиленно зову я, доставая из барсетки чёрно-золотую коробку «хеннесси».

Но Томке не до того. Расследование набирает обороты.

— Олька? — кричит она в трубку (в свою уже, естественно). — Твоя работа, кошёлка? Фотографиня хренова! Я спрашиваю: твоя работа?..

О Господи… Этак всё отпущенное шантажистами время уйдёт в никуда!.. Сколько его, кстати, осталось? Только что ведь помнил!

Достаю свой гаджет, активирую…

И цепенею.

Последнее сообщение выглядит так:

«Спасибо. Фотографии уничтожены. Мы в расчёте».

Кидаюсь к телевизору, включаю.

Из Сирии опять выводят войска.

Пребываю в остолбухе, пока не обращаю наконец внимание, что телефон в моей руке давно уже голосит.

— Да?..

— Ну ты даёшь!.. — слышится ворчливо-насмешливый голос Лёхи Мыльного. — Так я и знал, что Сирия — твоих рук дело…

— Лёха… — ошалело бормочу я. — Что это было, Лёха?

— Это ты меня спрашиваешь? Это я у тебя спросить должен!

Еду медленно, на автопилоте, даже не пытаясь прийти в себя. В голову, естественно, лезет всякая дурь.

Самое простое — предположить, что это именно прикол, а никакой не шантаж. Приказ о выводе войск отдан был наверняка не сегодня, следовательно они всё знали заранее…

Минутку! А кто они вообще? Знакомые вроде вне подозрений — откуда им знать планы генштаба? А остальным до меня просто нет дела! Совпадение? Тоже как-то, знаете, маловероятно…

Ну не инопланетяне же!

Может, я экстрасенс какой, да не догадываюсь? А они как-то вот разнюхали, взяли на испуг. А от испуга способности прорезаются…

Какие способности? При чём тут вообще способности? Я ведь про Сирию ни разу даже и не вспомнил — не до того было!

Или подсознание сработало?..

Стоп! Не о том я думаю.

Отсутствовал невесть где три с лишним часа: ни в конторе не обозначился, ни дома… А! Наплету что-нибудь…

Бережно располагаю милую мою «маздочку» у подъезда. Уже в лифте спохватываюсь — быстренько уничтожаю компромат. Чтобы нигде ничего… Тут мне опять звонят. Кто? Петя? Нет, не Петя… Звонит Ирка. Тоже одноклассница.

— Тошенька!.. — Голос её исполнен ужаса и благоговения. — Это правда, что ты бросил свою Анфису и ушёл к Томке?

Немею на миг.

— Кто сказал?..

— Да все уже говорят!.. Слушай, я тобой горжусь! Пожертвовать во имя любви…

Двери лифта раздвигаются, и первое, что я вижу, — мои пожитки, выброшенные за порог.