Джеймс Блэйлок - Гомункул

Сент-Ив нанес побольше клея на подкладку фальшивых усов. Неловко получится, если их сорвет внезапным порывом. Изобразил на голове тощий клин челки, а брови зачесал вверх, возвращая себе сходство со взъерошенной обезьяной — в точности как и накануне. Одному богу ведомо, что ветер сотворит с его маскировкой; усилит ее, будем надеяться. Сент-Ив поднялся, накинул длинный плащ, сунул рукопись Оулсби под ковер, взял свежеотремонтированные часы и вышел в коридор. Там помедлил в задумчивости и вернулся в комнату. Не стоило привлекать к манускрипту лишнего внимания, лучше спрятать его на виду. Сент-Ив достал бумаги из-под ковра, переложил на ночной столик, растормошил всю стопку, а поверх бросил книгу и трубку — для пущей убедительности.

Пребывая в самом гнусном настроении, он тащился по улице с часами под мышкой. Похоже, сделано было чертовски мало. Он в Лондоне уже почти месяц, но еще даже краем глаза не видел легендарный корабль пришельца. И совершенно не представлял, что станет делать, если новый визит на Уордор-стрит увенчается удачей. Корабль в любом случае невероятно стар. Может статься, от него сохранилась лишь ржавая скорлупа, не годная ни на что, кроме как служить диковинным экспонатом, и скорее всего давно превращенная в некий омерзительный предмет телесного удовлетворения.

В конце концов, его собственный корабль почти готов к полету в глубины космоса. Со дня на день он получит оксигенатор — возможно, уже этим вечером Кибл доставит его на заседание «Трисмегиста». Если так, наутро Сент-Ив отбудет. Ему не придется блуждать в новых туманах. Уловка с часами либо выгорит, либо нет. Так или иначе, уже скоро он направится домой.

С другой стороны, события развивались в весьма необычном ключе — вся эта свистопляска с Нарбондо, Келсо Дрейком и беднягой Киблом. Но Сент-Ив прежде всего был служителем науки и лишь во вторую очередь — детективом-любителем. Клуб «Трисмегист» и без него справится. Кроме того, друзья всегда могут вызвать Сент-Ива из Харрогейта, если для устранения угрозы потребуется его содействие.

Он подошел к черному ходу особняка на Уордор-стрит и позвонил. Деревянно-кирпичное строение в старом немецком стиле прятало за собою уютный дворик, где рядом с замусоренным прудиком томился большой гранитный фонтан с журчащей, плюющейся водой скульптурой рыбы по центру. От чаши фонтана к грязному проулку вела мощенная булыжником дорожка. Несколько занавешенных кроваво-красной тканью окон слепо таращились во двор. «А внутри, похоже, темно, как в могиле, — подумал Сент-Ив, — что странно для такого денька, ветреного и ясного». Он позвонил еще раз.

С выигрышной позиции, занятой Сент-Ивом, проулок, оканчивавшийся, видимо, перекрестком с Бродуик-стрит, просматривался на добрую сотню футов. В другом конце он завершался тупиком: каменной стеной, гребень которой щетинился бутылочными осколками. Наконец Сент-Ив заслышал чье-то шарканье. Дверь приотворилась, и в щель выглянула грузная женщина, бледная, как обескровленный труп. Сент-Ив непроизвольно дернулся, затенил глаза козырьком ладони и быстро сообразил, что ее лицо покрыто мукой. Монументальный и по неясной причине чистый от муки нос торчал вперед, как горная вершина над облачной пеленой. Женщина молча рассматривала его сквозь прищур мясистых век.

— Часовщик, — объявил Сент-Ив, широко ей улыбаясь. Если что и давало ему абсолютное преимущество, так это знание, что постоянно хмурые люди не имеют для этого ни малейшего повода. Объяснялось это глупостью — глупостью, которая почти что призывала скорее ею воспользоваться. Женщина что-то промычала в ответ.

— Я отремонтировал ваши часы, — заверил ее Сент-Ив, демонстрируя означенный предмет. Женщина провела тыльной стороной ладони по щеке, размазывая муку, гулко шмыгнула носом. Потянулась было к часам, но Сент-Ив отвел их в сторону, на безопасное расстояние.

— Надобно утрясти вопрос об оплате, — сказал он, улыбаясь даже шире прежнего.

Женщина исчезла в сумраке дома, оставив дверь открытой нараспашку. Едва ли это следовало счесть за приглашение войти, но упускать столь удобный случай Сент-Ив не пожелал.

Он шагнул внутрь с намерением сначала хорошенько оглядеться, но остановился, едва затворив за собой дверь. За столом, перемешивая костяшки домино, сидел свирепого вида мужчина, чей нависший лоб пересекала сплошная линия бровей. В его облике было что-то зловещее, нездоровое и почти идиотическое. Шляпа высотой с печную трубу, измятая и заляпанная, красовалась на столе рядом с домино. Мужчина медленно поднял глаза на вошедшего. Сент-Ив изобразил улыбку, и это слабое движение лицевых мышц привело доминошника в ярость. Он начал подниматься с недвусмысленным выражением на физиономии. Его остановило только появление упрямого лакея, накануне вручившего Сент-Иву сломанные часы. Вокруг него, заполняя кухню, сгущалась атмосфера необъяснимой угрозы — неуловимая завеса, плывшая по воздуху потоком горючего газа, только и ждущего искры.

— Сколько? — спросил лакей, перекладывая на ладони монеты.

Сент-Ив одарил его лучезарным взглядом.

— Два фунта шесть шиллингов, — ответил он, не выпуская часы из рук.

Глаза лакея чуть не выкатились из орбит:

— Что-что?

— Два фунта шесть.

— Да новые обойдутся дешевле!

— Стекло, — солгал Сент-Ив, — пришлось запрессовывать в печи. Такие неоткуда взять. Сложный процесс, весьма сложный. Ужасающие нагрев и давление. Эти чертовы штуки нередко взрываются, разнося на куски всех, кто окажется поблизости.

— Вы забрали часы вчера, — сощурился лакей, — а теперь рассуждаете о нагреве, давлении и взрывах? Да тут всего на час работы! Даже на полчаса.

— На деле, — заявил Сент-Ив, снова привирая, — за это вы и платите. В Лондоне нет другого часовщика, чтоб управился так быстро. Кажется, я упоминал, что это сложный процесс? Жуткий жар. Воистину чрезвычайный.

Не дослушав объяснений Сент-Ива, лакей развернулся на пятках и ушел из кухни в глубину дома. Сент-Ив последовал за ним, надеясь, что доминошник вернется к игре, а раздутая кухарка оставит возню с тесаками для мяса и позаботится о выпечке. Лакей свернул в длинный коридор, явно не ведая, что Сент-Ив идет за ним по пятам. Из невидимых комнат выплывали чьи-то голоса. За поворотом налево обнаружилась застланная ковром, плавно изгибающаяся лестница.

Сердце Сент-Ива грохотало, как колеса поезда в чистом поле. Он решился подняться наверх. Быстренько осмотрится, сделает вид, что заблудился. Что они могут сделать, застрелить его? Это маловероятно. Да и с чего бы? Все еще сжимая в руках часы, Сент-Ив поднялся, шагая через две ступеньки, на площадку в цветных пятнах света, льющегося сквозь витражные окна, под которыми стояла тяжелая дубовая скамья в стиле времен короля Иакова с подлокотниками и спинкой. Пустынный коридор тянулся в обе стороны: справа полдюжины закрытых дверей, а в конце короткого коридора слева деревянная балюстрада, наверняка служившая балконом, нависшим над просторным залом с высоким потолком. Наконец-то! Оштукатуренные стены коридора были увешаны медными бра, освещавшими балюстраду.