Евгений Лукин - Воображалы

— Я, между прочим, летел над ним однажды, — с уличающей улыбкой роняет собеседник. — Над Атлантическим океаном.

— Летели, согласен… Только вот над чем? Надо полагать, над бескрайними морскими просторами, так?.. И что? Там, внизу, на них было написано большими белыми буквами: «Атлантический океан»?

— Н-нет, но на картах-то…

— Карты подделаны.

— Кем?!

— Ну, естественно, географами.

Незнакомец смеётся, однако смех его звучит несколько натянуто. Видно, что он из последних сил пытается сообразить, кто перед ним: шутник или сумасшедший.

Не удерживаюсь и вновь влезаю в беседу:

— А как же открытие Америки древними русичами? — задорно вопрошаю я. — Которое потом приписали викингам!..

И сам чувствую, что сфальшивил: вопрос мой звучит чересчур язвительно, чуть ли не ёрнически, портит всё впечатление. Далеко мне, конечно, до Пети. Надо полагать, незримый узор на моих духовных чешуйках доверия публике не внушает, не завораживает как-то. Или же секрет заключается в том, что Петенька, в отличие от меня, отнюдь не морочит голову окружающим — они сами себе её морочат, а он лишь всемерно способствует им в этом благородном занятии.

Наш оппонент смекает, что его попросту дурачат, готов понимающе осклабиться, и мой друг немедленно принимает меры — оделяет меня загадочным взглядом.

— А вот за это благодарите историков, — тихо-многозначительно произносит он, обращаясь ко мне, причём, заметьте, на «вы». — У них, кстати, с географами тесный контакт… полное взаимопонимание… Такая вот история с географией.

Слово, однако, не воробей — жертва сориентировалась, приняла правила игры и настроена теперь вполне иронически. Глядя на неё, я даже ощущаю чувство лёгкой зависти: быстро стервец смикитил. Чуткий. Я бы вот так не смог — давно бы уже сорвался.

— Значит, вы говорите: заговор?

— Это не я говорю, — холодно поправляет его Петя. — Это вы говорите.

— Нет, я насчёт Атлантического океана…

— Я понимаю. Что вас в данном случае смущает?

— Заговор — против кого?

Это типичная Петечкина комбинация, наигранная не сегодня и не вчера: сейчас конспиролог начнёт сам себе возражать, думая, что возражает нам. Петя не спешит с ответом — для начала оглядывает ближайшие столики. Убедившись, что никто на нас не смотрит, вновь поворачивается к собеседнику.

— Против вас, — негромко сообщает он.

Тот от неожиданности давится остатком бутерброда.

— Против меня лично?

— Да, — печально подтверждает Петя. — Против вас лично.

Незнакомец хмыкает и, размяв зачем-то мочку правого уха, повторяет заказ. Дурацкий наш разговор представляется бедняге всё более забавным.

— Ну хорошо, — бодро соглашается он, пока светловолосый и светлоглазый официант Митя идёт к стойке. — А кто тогда заговорщики?

— Все.

— Как это все? А я?

— Все, кроме вас.

— То есть и вы тоже в сговоре?

— Да, разумеется.

— Та-ак… — Он откидывается на деревянную спинку стула и с удовольствием нас созерцает. — Это уже интересно… То есть по-вашему выходит, что все люди… и вы, кстати, тоже… с чего-то вдруг решили заморочить мне голову?

— Ну, не совсем с чего-то… И не совсем вдруг…

— Нет, погодите! Вот учил я в школе географию… по картам…

— Так.

— А вы представляете, сколько это стоит — подделать и отпечатать одну-единственную географическую карту?

Блестяще! Значит, карту, по его мнению, изготовить — слишком сложно, а Радзивиллову летопись — запросто!

— Прекрасно представляю. Добавьте сюда зарплату педагогам, учёным, пилотам лайнера, на котором вы летели…

— И всё это только для того, чтобы убедить меня в существовании Атлантического океана?

— Да что океан!.. — морщится Петя. — Океан — так… деталь, мелочь…

Обрывает фразу, лицо его становится замкнутым, словно бы он и не говорил ничего. Это вернулся официант с тремя стопками и закуской. Пётр выжидает, пока блондинистый Митя поставит принесённое на столик и удалится. Потом оживает вновь.

— Убедить вас в существовании мира в целом — вот задача.

Незнакомец смотрит на него с восхищением.

— Значит, вся экономика страны…

— Мира, — тихонько уточняет Петя.

— Ах даже мира? То есть вся мировая экономика задействована ради моей скромной персоны?

— А с чего вы решили, что ваша персона такая уж скромная?

Собеседник моргает. Он озадачен, но, пожалуй, что и польщён. Приятно, согласитесь, слышать о себе столь грандиозную ложь, пусть даже и высказанную не всерьёз.

— Давайте выпьем, — предлагает он наконец.

— Только не залпом, — ставлю я условие. — А то надерёмся — так и не услышим всей правды до конца.

На сей раз фраза у меня выпекается удачно, поскольку первая её половина произнесена вполне искренне. Действительно, на спиртное сейчас лучше особо не налегать.

Мы ополовиниваем стопки, берём каждый со своей тарелочки крохотный многослойный бутербродик и, откусив, отправляем обратно. Снаружи под навес слетает жёлтый лист ясеня, подобием эполета присаживается на правое Петино плечо (мой друг, как всегда, в белом приталенном пиджаке с морозной синтетической искоркой), после чего планирует на наш столик.

— Ну так и в чём же, по-вашему, заключается роль моей… эм… нескромной персоны?

— Как у вас с нервами? — неожиданно осведомляется Петя.

— Вы же видите… нормально.

Тем не менее мой приятель поглядывает на него с сомнением. Оценивает. Решается.

— Хорошо! — отрывисто говорит Петя. — Мир, в котором мы живём, создан вашим воображением… Только держите себя в руках! — озабоченно добавляет он.

Физиономия незнакомца расплывается в восторженно-изумлённой улыбке. Я же стискиваю зубы, чтобы, упаси боже, не прыснуть.

— И как же это вам удалось выяснить? — вкрадчиво спрашивает он.

— Никак. Это было известно с самого начала.

— С какого, простите, начала?

— С начала возникновения этого мира. В том виде, в каком мы его знаем.

— И возник он в моём воображении?

— Именно так.

— Со всеми-всеми подробностями? С этими… листиками… столиками… официантом?..

Петя молча кивает.

Незнакомец берёт со стола ясеневый листок и выразительно изучает хитросплетение его прожилок. Потом поднимает на нас насмешливо-укоризненный взгляд. Дескать, опомнитесь, господа! Кому ж такое под силу?

На Петю это, однако, не производит ни малейшего впечатления, и листок снова отправляется на стол.

— И когда же я его, извините, вообразил? Весь этот мир!.. В младенчестве?

— Да не было у вас никакого младенчества! Детства, отрочества, юности — ничего не было. Биография ваша вами же и придумана.

— Придумана мною, а я об этом ничего не знаю?

— А вы ничего этого и не можете знать… Всё произошло на уровне подсознания.