Ольга Назарова - Абсолютно неправильные люди

Серёга устало смотрел в потолок. Вторая неделя после увольнения, выдалась даже тяжелее, чем первая. Сначала-то он решил, что это какое-то недоразумение. В самом деле, ну, как можно его уволить? Он же почти год разрабатывал тяжелейший проект! Нашел выход на капризного и очень сложного заказчика, сумел подобрать именно то оборудования, которое ему надо, сделать все расчёты, выкладки, свести всё это воедино, подписать договор! Он горько усмехнулся. Ему-то казалось, что это его триумф. Первая ступень по-настоящему серьёзного роста. И главное-то, не просто какой-то эфемерный рост, карьера, амбиции. Не, на это ему по большому счёту было наплевать. Главное – премия. Процент от суммы договора, полагающийся тому, кто его подписывает! Процент небольшой, зато огромная сумма! Просто гигантская! И, к тому же, заказчики вполне чётко дали ему понять, что им понравилась его работа. То есть, повторный заказ оборудования на свои заводы они будут делать именно через него.

– Какой я идиот! – простонал он, в стотысячный раз, схватившись за голову. Голова болела, в ушах постоянно слышался какой-то заунывный писк, сводящий с ума.

Нет, не был он идиотом. Работал как проклятый, жил в крошечной съемной однушке с Женькой, мечтал об ипотеке. И вот уже был уверен, что сейчас, с премии, запросто оплатит очень приличный первый взнос и спокойно получит возможность переехать! А вместо слов о премии услышал от директора требование писать заявление об увольнении по собственному. Попытки что-то доказать, объяснить, возмущаться, ни к чему не привели.

– Или пишешь сам, или по статье уволю. Ты ж в командировки ездил? Ездил! А никакие документы не оформлял! Так что всё поставим как прогулы! – холодно и брезгливо сказал ему директор – Виктор Леонидович. Серёга уже потом понял, что премия, которая ему полагалась, была слишком велика. Слишком. Директор просто не смог пересилить себя и расстаться с такой суммой. Проще было вышвырнуть сотрудника, не задумываясь, что для него это значит.

– Что для меня это… Всё! И ещё Женька… – Серёге снова показалось, что его горло перехватывает какая-то узкая удавка. За последние две недели это чувство возникало постоянно. Он потёр горло, но ощущение не пропадало. Даже дышать становилось трудно, когда он вспоминал, как она швыряла вещи в чемодан и кричала, что больше не будет тратить время на нищего неудачника.

– Живу как… как последняя дура, а ты меня всё завтраками кормил! Завтра-завтра… Подожди-потерпи-подожди! Ну, что? Дождался? Уволили? Ни подарки толком не дарил, ни на море, ни-че-го!

– Женя, погоди, пожалуйста! Я что-нибудь придумаю! Женя!!! – ему до сих пор казалось, что его бессильные слова висят в воздухе, издевательски вздрагивая от сквозняка из форточки.

Он пробовал напиться, но даже не захмелел. Просто лежал и тупо смотрел в потолок, время от времени вспоминая, что надо поесть.

Казалось бы, хуже уже быть не могло, но звонок матери словно выбил у него из-под ног последнюю опору.

– Как и надо было ожидать, тебя уволили? – голос холодный, слова выговариваются с поразительной точностью, и они, идеальные, выверенные, бьют собеседника наотмашь, без возможности пощады. – Я так и знала! Я позвонила Женечке, и она мне рассказала! Впрочем, я всегда была уверена, что из тебя не будет никакого толку. Ты точная копия своего отца!

Серёга отца помнил отлично. И помнил, и любил. Как жаль, что он так рано умер. Наверное, Серёге сейчас было бы легче, если бы можно было хоть поговорить с кем-то. С таким, кто не скажет, что он неудачник, никчемушник. А! Есть ещё мерзкое американское словечко «лузер».

– Да что ж тяжело-то так! Что мне делать? – Cерёга спросил вслух просто чтобы не было этой обреченной тишины. И, вдруг, словно в ответ припомнились слова его бабули. Папина мама была уже совсем старенькой, когда он видел её последний раз, но она тогда сказала странную фразу:

– Когда тебе будет совсем плохо, найти того, кому хуже, и постарайся помочь…

– Чушь какая-то! – его мама была слишком хорошо воспитана, чтобы высказать это свекрови, но уж пока они возвращались в город из деревни, где жила бабушка, наслушался он достаточно. Может, именно поэтому и фраза так запомнилась.

– Ба, ну вот мне очень плохо. Совсем плохо! Что делать-то? – и ведь понимал, что никто не ответит, но всё равно спросил. – С ума схожу, наверное! – он потер виски. – И звук этот мерзкий в ушах!

Он заткнул уши и звук неожиданно пропал. Убрал руки…

– Не понял. Это не мерещится? – он так устал от мыслей, растирающих в пыль остатки его сил, что был рад хоть чем-то отвлечься. Подскочил с постели, прошел по квартире.

– Холодильник не пищит, стиралка тоже, сматфон вообще выключен. С улицы? Да! Но ведь ночь на дворе. Кто развлекается-то?

От внезапно нахлынувшего желания выйти из дома, у него даже голова закружилась. Едва попадая руками в рукава куртки, он выскочил из квартиры, и побежал вниз.

У дома странный звук стал ещё более отчётливым. Тихий, прерывающийся, совершенно безнадежный звук шел от кустов.

– Да кто развлекается-то? – повторил он. Cергей в нормальном своём состоянии и не подумал бы туда лезть, а сейчас, шагнул через заборчик, продрался в гущу какой-то поросли и ошалело уставился на небольшого щенка, привязанного к толстой ветке. Голову на него псёныш почему-то не поднял, зато снова тоненько и жалобно заскулил. Серёга потянулся развязать щенка, и отдёрнул руку. На горле собачёныша накручена…

– Чего? Проволока? Твою ж дивизию! Так! Не реви! Сейчас я вернусь, – он сделал шаг назад, но пёсик, в панике, что его снова оставляют одного, забился, закричал уже отчаянно, пронзительно. Из окон дома послышались возмущенные вопли жильцов. Серёга думал секунду, потом нырнул головой вниз в проклятый куст, ободрал пальцы, но открутил проволоку от ветки. Подхватил бессильно повисшего щена и проломился сквозь заросли назад, домой!

В квартиру он влетел, словно за ним гнались злодеи. Добрался до коробки с инструментами, нашел пассатижи, ругаясь, шипя и утешая щенка одновременно, распутал проволочную удавку с его шеи. Отбросил покрытую ржавчиной и запёкшейся кровью железку в сторону и вдруг с изумлением ощутил, что дрожащий, грязный, измученный щенок, лижет ему пальцы.

Следующие пару часов Серёга мыл собачьего детеныша, укутывал его в собственное банное полотенце, смазывал ему шею случайно найденным в аптечке левомеколем. Потом, обнаружив что в холодильнике абсолютно пусто, кинулся в магазин, купил им обоим еды, а когда дрожащий от упоительных запахов собачий детеныш поел и уснул прямо у миски на полу, Серёга вдруг обнаружил, что дышать ему стало гораздо, несоизмеримо легче. Словно, это он не со щенка проволоку содрал, а с себя. Сидел у холодильника на полу, укрыв щена полотенцем, чтобы тот не замёрз и вспоминал: