Александр Кириллов - Хоррорная сказка

Но губки ускользнули, и поцелуй ушёл в воздух. "Что ж, жди следующего раза" - кивнул Кай в такт своим мыслям и сжал ягодички девушки, прижимая ближе к себе и утыкаясь носом в светлые волосы.

- Конечно, дорогая, я так люблю "приданое", особенно под соусом "пожениться", а уж если это готовили твои волшебные ручки... - юноша осекся, прокручивая в голове сказанное и пытаясь достучаться до его смысла.

- Подожди, что ты сказала? - переспросил Кай, перекладывая ладони на плечи Герды, и отстраняя её от себя. - Я хотел спросить, у тебя есть чем перекусить? Милая, причём здесь пожениться? Ты сегодня слишком рассеяна, может, у тебя температура?

Кай окинул подругу детства встревоженным взглядом. Ещё не хватало заразиться, он, конечно, любил болеть, но некоторые болезни прицепляются только один раз... до самой смерти.

Что бы ни говорил любимый, всё это могло быть только прекрасно, правильно и звучать музыкой в ушах преданной подруги. Правда Герда ожидала, что Кай сожмёт её в своих жарких объятиях и всю покроет сладкими поцелуями, но затем она осознала, что он сказал. Любимый голоден! Это был повод показать ему, какая она замечательная хозяйка. А какой великолепной женой она ему станет! Герда с большой неохотой высвободилась из такого волнительного круга рук любимого и с причитаниями – Сейчас! Сейчас! – бросилась на кухню. Там она немного пометалась, поставила горшок с жарким (или, может, это было рагу по-ирландски?) разогреваться на плиту и метнулась обратно в комнату, прихватив с собой большую глиняную миску и ложку. Герда была из простой семьи, она не знала, что жаркое (но было ли то месиво, что грелось в горшке жарким?) в высшем обществе (за столом в замке Снежной королевы) принято есть с помощью ножа и вилки. В её семье всё то варево, что изготовлялось Гердой, ели ложкой. Да и чем ещё можно было есть эту субстанцию?

В комнате девушка быстренько набросила на столик для рукоделья белую скатерку. На материи были собственноручно вышиты юноша и девушка, сидящие среди роз, взявшись за ручки. И пухлый амурчик над ними, целящийся со зверским выражением лица в сладкую парочку. На скатерть она поставила миску, положила рядом ложку и ускакала за «жарким», которое уже согрелось, пока она хлопотала над сервировкой стола.

Торжественно поставив в центр столика горшок с жарким и, положив большой ломоть хлеба рядом прямо на скатерть, она с довольным видом уселась за столик напротив Кая и приготовилась млеть, наблюдая, как её любимый вкушает плодов от рук будущей жены.

Облегченно выдохнув, Кай прошествовал к столу и присел на стул, поначалу закинув ногу на ногу, а затем на другую ногу, и снова на следующую, да еще улыбаться любимой, пока она так старается для него, рукодельница... Ах, при одном воспоминании о волшебных ручках Герды в паху сладостно томлело, твердело, изгибалось и подбрасывало, растекалось... Впрочем, пока еще ничего не растекалось, да и не в паху это, а желудок кукожился, напоминая, что физические упражнения во время его пустоты лучше не делать. И полноты тоже, да и вообще лучший вид спорта - это секс, а для настоящих мужчин так исключительно в позе "девушка сверху и делает все сама".

Оторвавшись от сладостных мечтаний, Кай широко улыбнулся, не забыв при этом томно полуприкрыть глаза.

- Я бы съел тебя, моя любимая, настолько ты сладкая, красивая, нажористая... - он прикусил губу, изображая страстное желание полюбить Герду прямо сейчас и попутно соображая насколько "нажористая" могло относиться к ее телосложению. - Впрочем, в жопу лирику, красоточка моя.

Парень деловито схватил ложку, уже не в силах сдерживать голодную страсть, открыл горшочек и навалил в миску варево. В принципе он мог бы уже тогда задуматься, термин "навалил" как бы намекал - содержимое горшочка аналогично расхожему употреблению того глагола.

Почерпнув полную ложку, слегка подув и засунув её в рот, юноша замер, округлившимися глазами сверля любимую. Через мучительно долгих пару десятков секунд он изрыгнул то, что даже ещё не успел проглотить.

- Это что это что это? - Возмущению Кая не было предела. Да, он мужчина и мог сожрать даже сапожный клей в качестве закуски, но варево Герды оказалось гораздо хуже. - Это твоя мама теперь так готовит?! О нет, она задумала меня отравить, любимая, ты же знаешь, как она меня не любит...

Кай со стоном упал лицом на стол, всхлипывая от отчаяния. Похоже, что сегодня пожрать ему не светило...

Что такое? Любимый выплюнул жаркое и обвинил маму Герды в нехорошем. Этого Герда никому не могла спустить! Да, она любила Кая, сколько себя помнила и собиралась стать его женой, но обижать маму! В первые пару минут девушка от возмущения и пары слов сказать не могла, а затем взвизгнула:

- Не трогай маму! Это я готовила! – И замерла. Она ведь только что призналась человеку всей своей жизни в том, что собиралась его отравить. Что-то во всём этом было совершенно неправильно! Надо было срочно отмазываться. И Герда, припомнив рассказы соседки Мэри о том, как та ловко управляется со своим мужем, решила применить самый главный приёмчик счастливой жены – защищайся нападая! И она опять завизжала, зажмурив глаза и старательно воспроизводя все обвинения, что только могла припомнить.

- Мама тебя любит! Это ты не любишь мою маму! Вот зачем ты на прошлой неделе подглядывал, как она мылась? Да ещё и сказал потом, что видимо папа мой её недоёбывает, поэтому она такая злая! А мама не злая, она темпераментная. – Герда не знала, что значит это слово, но она хорошо запомнила, что именно его произносила мама в своё оправдание, когда папа в прошлом году спустил с лестницы трубочиста, приходившего прочищать печную трубу. Похоже что трубочист тогда прочистил чего-то лишнего, папа был очень недоволен, а мама, переколотив гору посуды уже после того как папа отходил её кочергой, прямо-таки приложила папу этим словечком. Она ещё одно забавное словечко тогда сказала – эмпат или эмпатент… Герда точно не помнила, но папа тогда сильно расстроился и ушёл в трактир, откуда его на следующий день принесли зеленщик Ганс и горшечник Петер.

- Мама хорошая! Она же не обиделась на тебя, когда ты вчера ударил её по руке. Мог бы и потерпеть, пока тебя гладят по заднице. Вон молочнику Вилли мама вообще в штаны руку засунула и ничего – тот был даже очень рад! А ты всё нос воротишь! – Герде вдруг стало так обидно за маму, что она разрыдалась. А ещё она вдруг сообразила, что любимый ничего не сказал о приданом! И с большой подозрительностью она сквозь слёзы осведомилась у света очей своих:

- А почему ты не просишь показать тебе приданое? Почему не кинулся к моим родителями просить моей руки? И когда мы наконец-то поженимся?! – взвыла она дурным голосом. Всё! С этой минуты она не успокоится, пока любимый не сообщит дату свадьбы. Ни шагу назад! Бастионы будут стоять насмерть! И как последний аргумент она бросила: