Антон Краснов - Миссия «Демо-2020»

За отправлением наблюдали куратор Добродеев и вице-директор Борис Глэбб. Никто более не был допущен в огромный и совершенно пустой бункер на территории лос-энгельской научной лаборатории.

– Ну что же, приступим, – произнес Добродеев и придирчивым взглядом окинул всех четырех членов миссии. Ничего не сказал, но из этого следовало, что советник президента остался доволен. Если бы было к чему придраться, он не замедлил бы этого сделать, это уж точно.

Собственно, четыре члены группы вырядились в костюмы всех социальных и этнических групп, которые только можно было встретить в Москве в начале правления Петра , тогда еще не ставшего Великим. Сильвия фон Каучук надела на себя внушительных размеров платье со множеством нижних юбок, фижм, с кучей рюшечек и нашивочек. Она брезгливо поджимала губы, но что было делать, когда именно так одевались дамы в Кукуе – немецком поселении в Москве, где юный Петр Алексеевич бывал едва ли не чаще, чем в Кремле. Сильвия Лу-Синевна походила на знатную, добротную немецкую мельничиху в теле и вызывала ассоциации с могучим многопушечным кораблем, неспешно плывущим по лону вод на всех своих белоснежных, щедро надувшихся парусах.

Ковбасюк был одет как стрелец – в крапивного цвета кафтан, высокие сапоги, на голове красовался заломленный стрелецкий колпак. Он отпустил бороду в полном соответствии с обычаями той эпохи: стрельцы бороды не брили. Пит Буббер напялил на себя облачение думного дьяка. Афанасьев же, неожиданно для себя самого, выбрал рясу дьякона. Бес Сребреник, наверно, даже задымился, когда выкрикнул:

«Ну ты, Владимирыч, и шутник! Ходишь с чертом за пазухой, а в поповское лезешь! Лучше напяль кафтан, как на Меншикове Александре Данилыче вон на той картинке!»

«Картинкой» именовался огромный экран, разделенный на шестнадцать окон, в каждом их которых демонстрировалась утварь, одежда, предметы обихода эпохи, в которую вот-вот должны были забросить наших героев. В одном из окон появился Александр Данилович Меншиков в синем суконном кафтане с красными отворотами и медными пуговицами, в ботфортах с огромными серебряными шпорами. На голове красовался пышный пудреный парик, пышной морской пеной рассыпался кружевной галстук…

– Скажешь тоже, – отозвался Афанасьев. – Я уж лучше в поповском похожу. По крайней мере, точно буду знать, что сразу не повесят. Откуда я знаю, куда нас вынесет? Может, точно к бунтующим стрельцам, они в то время любили истерики закатывать. Вот меня в заморском платье и вывесят на солнышко погреться. Стрельцы, если верить историческим свидетельствам, вообще были ребята нервные, особенно когда им жалованье придерживали годика за два.

«Вешать не будут, а вот на копья поднимут», – проворчал Сребреник.

– Ты с кем это разговариваешь? – спросил Добродеев, вплотную приближаясь к Афанасьеву.

Евгений глянул на его круглое лицо и прищуренные глаза с желтыми искорками и выдохнул:

– Почти что с вами, Астарот Вельзевулович. М-можно вопрос?

– Да хоть два! Хотя нет, два нельзя: много. Давай свой вопрос, Евгений Владимирович.

– Мы были с вами знакомы раньше? – бухнул Афанасьев. – Я вот вас не помню, но у меня такое устойчивое ощущение, что наши пути уже когда-то пересекались. Уж слишком уверенно вы меня рекомендовали, поручились за меня, высказали ряд предположений, в которых я сам не уверен.

– Это что же за предположения?

– Например, то, что я смогу легко адаптироваться к той эпохе.

Государственный советник Добродеев растянул рот в длинной, не открывающей его крупных зубов улыбке и ответил:

– А нет надобности отвечать. Думаю, придет ВРЕМЯ – все вспомнишь.

– Значит… значит, были знакомы… – судорожно вздохнул Афанасьев. – Понятно. А со временем вы поосторожнее, уважаемый Астарот Вельзевулович. Поосторожнее.

– Это точно, – сказал Добродеев. – Кстати, известно ли вам, Евгений Владимирович, в какое именно время вы отправляетесь?

– Я полагаю, что в петровское, – с нарочитой наивностью ответил Афанасьев.

Астарот Вельзевулович рассмеялся:

– Это понятно. Дело в том, что вы отправляетесь в чрезвычайно забавный временной период. Забавный, конечно, только для Петра и его приближенных, потому что всем прочим, как боярам, так и простым людям, было совсем не до смеха. Весной тысяча шестьсот девяносто третьего года была объявлена война…

– Война? – Встопорщившийся Афанасьев стал рыться в своей достаточно обширной памяти, однако же никак не мог припомнить, какая же война велась в это время. Война за Азов случилась несколькими годами позже, русско-шведская и того позднее. – Война?

Добродеев понял его затруднения. Он усмехнулся и проговорил:

– Да не трудитесь, Евгений Владимирович. Даже с вашей эрудицией едва ли вспомните. Я для того и избрал это время, потому что легче всего подобраться к персоне нашего самодержца, – ядовито усмехнулся он. – Петр Алексеевич в то время был занят беспробудным пьянством и еще много чем… Так вот, о войне. Война велась между королем польским и королем стольного града Прешпурга. Скажете, при чем здесь Петр? Очень просто. В роли короля польского был некто Бутурлин Иван Иванович, как про него пишут… – Астарот Вельзевулович глянул на огромный экран, где, словно повинуясь мысли государственного советника, помчалась бегущая строка, и Добродеев чуть нараспев процитировал: – «Муж пьяный, злорадный и мздоимливый, но на забавы и шумство вельми проворный». Прешпург – это крепость, сработанная Петром и его потешными войсками на Яузе близ Москвы. В забавной роли короля прешпургского выступал Федор Юрьевич Ромодановский, – Астарот Вельзевулович снова скосил глаза на экран и бегущую строку, – м-м-м… «собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян во все дни». Вот так характеризовал Федора Юрьевича один из его современников. Еще бы!.. Все-таки князь Ромодановский возглавлял Преображенский розыскной приказ. То есть был для Петра чем-то вроде товарища Берии при товарище Сталине. Вот такие милые люди стояли во главе потешных боевых действий, где хмельного лилось гораздо больше, чем крови. Хотя последней тоже хватало.

– Н-да, – протянул Афанасьев. – Оптимистичная такая обстановочка.

– Федор Юрьевич Ромодановский звался король Фридрихус, а Бутурлина иначе как Ванька-Каин никто и не звал. Полагаю, что поговорка «х..ня война, главное – маневры» родилась именно тогда, – с улыбкой на розовом лице, нисколько не смущаясь русской дворовой бранью, проговорил Астарот Вельзевулович Добродеев, советник президента ВША. – К прешпургскому королю Фридрихусу отходили все потешные, Бутырский и Лефортов полки, а к «польскому» Бутурлину лучшие стрелецкие полки – полки Сухарева, Цыклера, Кровкова, Дурова, Нечаева, Рязанова, прочие. Я подучил, – добавил он в ответ на немой вопрос Жени Афанасьева. – Надо же знать, КУДА я отправляю не самых плохих людей на этой земле. Держитесь, держитесь, Евгений Владимирович, – с жутковатой улыбкой на бледных губах напутствовал он Афанасьева, – будет весело, это я уж вам обещаю!..