Дмитрий Емец - Великое Нечто

— Ну и упрямая ты девчонка! Зачем тебе лететь на эту нецивилизованную планету? — Грзенк возмущенно растекся по рубке звездолета. — Они безобразные, дышат чудовищной смесью газов, а внутри у них, только вообрази, твердые кальциевые образования, которые они называют скелетом!

— Да, возможно, они мерзкие. Но сколько раз тебе повторять, папа: я хочу их изучать! ХОЧУ! — Студенистое хорошенькое тело юной Лирды покачивалось на виброщупальцах. Спина у нее пульсировала красным, что всегда происходило, когда Лирда раз за разом должна была повторять отцу одно и то же.

Грзенк печально собрался в шар, испуская Д-волны. Похоже, в глубине души он уже свыкся с мыслью, что его единственная дочь всерьез собралась связать свою судьбу с этой дикой планетой. Недаром Лирда родилась под знаком повышенного упрямства в сто первый цикл после вспышки сверхновой! И угораздило же его жену отложить яйцеплаз-му именно в этот год!

Но Грзенк все еще не терял надежды отговорить дочь. И именно поэтому он выложил теперь свой главный козырь:

— Ты только подумай, Лирда: Земля — планета жестких форм. Планета идиотского постоянства во внешнем облике всех существ, ее населяющих! Тебе будет трудно все время сохранять одну форму!

— Не беспокойся, папа, я тренировалась. Я смогу удерживать ее не менее десяти лунных месяцев, — заявила Лирда, выражая насмешку использованием сразу двух верхних мыследиапазонов.

Сдаваясь, Грзенк втянул в себя все виброщупальца:

— Вся в мать! Может, хоть скажешь, какую форму ты выбрала? Надеюсь, не самую неудачную?

— Что ты, папулечка! Ты же знаешь, я у тебя умница! — обиделась Лирда. — Эта форма наиболее подходит для изучения жителей этой планеты. Я долго определялась, пока не нашла точные параметры в одном из их журналов. Вот, взгляни.

Лирда скаталась в шар, провела перестройку составлявшей ее универсальной материи, — и в рубке звездолета чуть правее навигатора возникла обнаженная девушка. У нее были длинные ноги, совершенной формы живот, груди с чуть вздернутыми сосками, прекрасная шея, большие голубые глаза и мягкие пухлые губы — типичная красавица с журнальной обложки.

— Ну как? Правда, ничего?

Лирда сделала несколько шагов и чуть присела, демонстрируя Грзенку, как гнутся ее колени. Тот от омерзения передернулся, выпустив сразу два фонтанчика слизи.

— И это ты называешь «ничего»! Кошмарно! Отвратительно! Никогда не предполагал, что жители этой планеты так уродливы. Если меня не стошнило, то лишь потому, что я вовремя субмутировал.

— Это самка. — Лирда с интересом оглядела свое новое тело. — Самцы на этой планете выглядят иначе. Иное расположение выпуклостей, загадочные наросты, волосяные луковицы на том месте, которое они называют «физиономией», и все такое прочее… Вначале я собиралась превратиться в самца, но потом подумала, что женская форма больше подходит для исследований. Она не вызывает агрессии и располагает к откровенности.

— О космос! О непредсказуемая вечность! Трудно поверить, что именно с этой планетой связана тайна Великого Нечто! — воскликнул Грзенк. — Будь осторожна, дочка, молю тебя! Там тебя может подстерегать опасность! Лирда фыркнула:

— Великое Нечто? Да вы с дедом на нем помешались! Всякому понятно, что это всего лишь глупая легенда. Я, кстати, пыталась докопаться до ее источников, но безуспешно. В легенде точно не сказано, что это за Великое Нечто, как оно выглядит и где его искать.

— Пусть так, но все равно будь начеку! — хмуро повторил Грзенк.

— Не волнуйся, я хорошо подготовлена. Чао, папуля! Дразняще вильнув бедрами (Грзенк поспешил поскорее субмутировать), Лирда зашла в кабинку телепортатора и приготовилась отдать мысленный приказ.

— Погоди! — спохватился Грзенк. — Скажи хотя бы, в какую часть планеты ты собираешься переместиться? Где мне тебя искать?

— А… Ты все об этом? Они называют этот город Москвой. Я телепортируюсь прямо в центр, чтобы немедленно начать исследования. Ну пока, папуля, я буду выходить с тобой на связь как можно чаще! — Лирда помахала отцу рукой, послала воздушный поцелуй и исчезла.

А Грзенк свернулся в шар и задумался. Его грызло беспокойство. Пусть Великое Нечто — это только смутная легенда, но ни одна легенда не возникает на пустом месте. И зачем жена отложила яйцеплазму в неблагоприятный год? Вот что случается, когда не примешь во внимание гороскоп.

Крестообразная тень зацепила потолок. Машина давно уже промчалась и гул мотора затих, а тень все еще висела над комнатой. Алексей Корсаков, тридцатилетний преподаватель Петербургского университета, хотел уже поверься на другой бок, но в этот момент заверещал телефон.

— Алло! Леша, Леха, ты слышишь меня? Это Федор Громов. Ты можешь приехать? Срочно!

Корсаков окончательно проснулся. Когда старый приятель молчит три года, а потом будит среди ночи, для этого должен быть повод.

— Могу, да… Но что стряслось?

— Не могу сказать. Ты точно приедешь? — В голосе Федора звучала несвойственная ему настойчивость. — Я сейчас на даче. Ты помнишь, как ко мне добираться?

— Да, но…

— Тут творится какая-то чертовщина… Прошу тебя, не оставляй меня… Он опять здесь… Если ты не… А, черт!.. Вот опять…

Трубка загудела. Больше Федор не перезванивал. Его Московский номер тоже не отвечал, а сотового у него не было. Да и вообще трудно было представить себе Громова с сотовым — Федор был из породы романтиков: борода, рюкзак, байдарочное весло… Отстал от жизни лет на тридцать или опередил ее лет на тридцать — какая разница?.. Корсаков вернулся в постель и хотел заснуть, но сон не приходил. Нет, нельзя не поехать — свинство будет. И ехать неохота. Он начал маяться, испытывать смутное беспокойство и, хотя оно еще не приняло четких форм, уже понял, что не усидит на месте и обязательно сорвется в Москву. К тому же если и ехать, то только теперь. Более удачного времени не найти. Сейчас лето, занятий в университетенет, правда, он должен принимать вступительные экзамены, но, если постараться, можно отпроситься. Для того чтобы срочно уехать, была и другая причина. Связь Алексея с его последней подругой Людмилой переживала стадию затянувшейся агонии: бесконечные, ни к чему не приводящие выяснения отношений, взаимное раздражение, досада, ощущение глухого тупика. Даже близость уже не сглаживала, а только все портила. До загса так и не доехали, мимо любви проехали. Короче, врубай заднюю передачу.

— Ну что, сестры? В Москву! — сказал он сам себе.

Днем он уладил все дела, позвонил Людмиле и сказал, что у его друга неприятности. Она поверила или сделала вид, что поверила, — никогда нельзя было понять ее полутонов. Перед поездом Корсаков еще заскочил к матери на Невский, отдал ее кошку соседке и составил все цветы в таз с водой. Мать должна была вернуться из Ялты через двадцать дней, за это время кошка авось не околеет и цветы как-нибудь протянут.