Николай Кокурин - Загвоздка

– У Оли кто есть? – спросил я ДжаNET, нежившуюся в постели с книжкой, кажется с Джойсом, с Сартром или Кафкой, или со всеми вместе, литературная групповуха – это у неё обычное дело.

– Ха, – воскликнула та. – Она тоже про тебя спрашивала. Вы бы так ничо вместе смотрелись, гламурненько. Не, даже готичненько. А, один пенис… Два трупа они и в Караганде два трупа.

– А по–сути, без лирики?

– Я сказала как есть, что ты с Шосси и у тебя всё на мази…

– Какой нахер «шосси–мази»?! – Взорвался я. – Мы расстались давно!

– И кто об этом знает?! – Мертвенно–сонно, но с претензией на укоризну интонацией, риторически спросила она.

– Ну, да, прости. И чоу? – пытался я не выдавать кипевшие во мне гнев и ярость, замешанные на пожизненном обломе.

– Она сразу, прям на глазах, как узнала, сникла так, и говорит: «Тогда скажи Швахцу, что я буду с ним». Швахц меня до того о ней штудировал. Он первый, однако, ему и карт–бланш 55.

– Надеюсь, ещё не сообщила ему?

– А чего тянуть-то? С утра и позвонила, как Оля на электричку на Пушкинскую сорвалась ко второй паре.

– Блин! Блян! Блюн! БЛОН!!! Нафига?! – это я шёпотом, так что извиняться больше не надо было за крик. Мне не хотелось обламывать Швахца, у меня были к нему тёплые дружеские чувства, уважение, мужская дружба, и я оказался в плену этих чувств, понимал, что даже не посмею встать между ними и отбить Олюверу, даже если пока ничего между ними нет, то нити уже потянулись. Только если каким–то чудесным образом она сама придёт и скажет: «Люби меня, люби» 56… Какой же я халявщик!

– Так мне сказать ей, что ты свободен или как? – в интонации ДжаNET чувствовалось, что она запереживала за нас по вдохновению свыше, не иначе от моих пришельцев–хранителей.

– Не. Нельзя. Швахц натура более тонкая и молодая, нежели я, грубиян, может не выдержать такого дрэма, наверняка уже ликует в глубинах сердца. Разобьётся оно и что мы с ним будем делать?! Вызывать катафалк? – в эту секунду смарт ДжаNET заиграл «Катафалк» Юрия Наумова, он у неё на входящие стоял: «Катафалк не остановить» 57. Звонила Олявера из универа.

Бред, конечно, ничего бы с ним не случилось, что и подтвердилось впоследствии, когда Оля от Швахца перескочила к Коху. Меня не оказалось рядом, когда это случилось, был в командировке от магазина в роли экспедитора летал во Владик. Вернулся, а тут такое. Тусили у Оливеры дома. Она оказалась действительно как Оливер Твист сиротой и от детдома получила квартиру по достижении 18–ти 5 лет назад, и теперь жила в собственном жилье. Музыканты, художники, дизайнеры и всё такое прочее постоянно сменялись здесь как в проходном дворе. Действительно все интересные, задумчивые и добрые, а главное весёлые, хотя и не без грусти, наверно только идиоты не грустят. Я наблюдал, как многие смотрели на Олюверу обескрышенно и мне становилось ещё грустней, мне казалось, что они все такие чистые и более подходят для неё, чем я, как мне думалось тогда, уже видавший виды тёртый калач. О, если бы я знал тогда, что самая–то грязь даже не начиналась. У меня очень разболелась от этого голова. Я пошёл прилечь в комнате, тусили почему–то всегда на кухне, может потому что здесь был холодильник, газовая плита и кран с водой, пить алкоголь было удобно, охлаждая его в морозилке и одновременно закусывая пельменями, которые не успевали довариться, как ими уже закусывали.

Уже стемнело, я лежал на её кровати у окна в затемнённой комнате, не шевелясь, лицом к стене, «по–стариковски» комплексовал по поводу своего «духовного» банкротства в сравнении с молодняком, всего–то три года разницы и с Олей и с Швахцем и с ДжаNET и многими другими, но для них я уже был олдовый пипл, то есть старикашка. Наверняка можно было подумать, что я сплю. Оля подошла сзади, нагнулась и поцеловала меня в щёку, губы для неё были не доступны, и ушла. Я был в шоке, был парализован, не сообразил тут же развернуться и схватить её, чтобы никогда не отпускать. Но я лежал как труп, смердя сознанием своего недостоинства. Осмысливая случившееся так: если она считала, что я сплю, то она прощалась со мной с наигорчайшим сожалением, поцеловала для себя, убеждённая, что я об этом никогда не узнаю. И все дальнейшие события только подтверждали мои предположения. А я засунул язык свой в афедрон и молчал, вместо того, чтобы обсудить с ней случившееся.

И от Коха она сдёрнула и придёрнулась к женатому, моему другу детства – Прорэпу. Ну, да, так вот его мы звали – Прорэп, в подражание «Пророку» из фильма «Догма». Прорэп нам постоянно в детсад приносил новости про рэп. Кто–нибудь начинал звать его рассказать про рэп, так и все подхватывали и кричали: про рэп, про рэп. Так и прилипло. Да, такие мы были продвинутые детишки – смотрели «Догму», ничего тогда, честно говоря, не понимая.

К тому времени уже все знали, что я расстался с Шосси и Олявера знала, но её понесло куда–то не туда, то есть не ко мне, а от меня. Меня тоже, кстати. Чтобы отвлечься от мыслей о ней, я стал влюбляться. И через два года после явления женился на нормальной девчонке, хотя чувств особых к ней не питал, как и вообще ни к кому никаких чувств не питал, чувства голодными ходили, изгулял все чувства и тоже как ДжаNET завёл счёт банке, хотя и не такой большой как у неё. Так я и не стремился перегнать, секс не спорт, а удовольствие. В отличие от ДжаNET. Она была у меня 58, а жена 67 и всё, дальше мне идти не хотелось, наскучило.

Жена, Женя, работала воспиталкой в детсаде. Кстати, в том где мы с Прорэпом свой первый срок мотали по малолетке. Можно сказать, она была почти целкой, когда я переспал с ней, всего лишь третьим. В наше время это показатель чистоты. С позиций традиционных взглядов может это и не так, но по меркам 21 века таких днём с огнём, даже уже 14+. Паспорта же стали с 14 давать, а это значит, что молодняк возомнил себя взрослыми, а взрослый это кто? Правильно, кто курит спайсы, бухает и трахается в открытую со всеми подряд. По крайне мере так они, то есть мы, думают. Издержки прогресса и акселерации.

Вроде у меня мозги стали на место вставать, я стал понимать, зачем люди женятся и рожают детей… Хрен с ним со стаканом на смертном одре. На одре нужно будет окружение из детей и внуков, рука в руке любимого человека, с которым пуд соли съел и бочку мёда с ложкой дёгтя, глаза в глаза с тем, кто протопал с тобой этот жизненный, часто дурацкий, путь. А до смертного одра и больничной койки, чтобы дети за тобой судно выносили, как ты за ними выносил обделанные памперсы и стирал подгнузники, без отвращения и брезгливости, как могут делать только самые родные и близкие, по–настоящему родные. Это ли не Рай?

Эти мысли у меня возникли сразу, как только Женя сообщила, что беременна. И если я иногда и вспоминал до того условия моих новоявленных гостей, то после как отрубило. Рай уже здесь наступает, не надо никуда лететь.