Мария Вересень - Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются

Акулина Порфирьевна таяла от его речей, как шкварки на сковороде, и до утра, не отрывая глаз от постояльца, вела с ним задушевные беседы под самоварчик, пирожки и блиночки с икоркой, млела и текла белой сметаной, мурлыкала и ластилась, как кошка, увидевшая здоровенного зеленоглазого котищу. И по глупой бабской доверчивости не выспрашивала, отчего это гость сидит у нее весь день, ничем не торгуя, а только хлебает чай да хвалит ее домовитость, представляя, что только ради нее Ждан Савич и заглядывает в Веж.

Сколько бы ходил Рогач к вдове и чем бы все закончилось, неведомо, но на его беду случилось так, что он явился к Акулине на постой раньше, чем прибыл златоградский купеческий обоз. Бросил вожжи подбежавшей дворне, радостно облобызал хозяйку, подхватил ее на руки и под одобрительный гул гостивших на подворье постояльцев барином важно поднялся на крыльцо.

А златоградцы на свою беду встретились по пути с чертячьим свадебным поездом.

Погода была дрянь, мело, и вроде бы не раз уже бывавшие в этих краях купцы вдруг начинали то и дело сбиваться с торного пути, плутая в трех соснах и выворачивая на никому не ведомые тропы. Устали и замерзли так; что под конец готовы были ночевать Хоть в чистом поле.

И тут внезапно на них с веселым свистом, песнями и бубенцами вылетела свадьба. Гнедые лоснящиеся кони неслись по целине, едва касаясь снега, взлетали на ухабах переполненные расписные возки, а румяные возницы залихватски щелкали кнутами, горяча красавцев-скакунов.

Увидев свадебный поезд, купцы едва не на колени встали, прося показать им дорогу к Вежу. Жених с невестою и дружки их расхохотались, говоря, что никакого им сегодня Вежа не видать, а если не уважат их, то и ночевать торговым людишкам под стылыми зимними звездами.

Купцы кобениться не стали, и чарки поднесенные выпили, и коней поворотили, пустившись следом за веселой свадьбой. Хотя потом сто раз покаялись, что не рискнули помериться силушкой с морозом.

До полуночи, до нестерпимого блеска вставшей в зенит луны скакала свадьба по перелескам, лугам и чащобам, то останавливаясь и бурно угощаясь нескончаемыми припасами, то пускаясь в пляску под бубенцы, гуделки и гусли. Если бы купцы и захотели, то теперь-то уж и вовсе не нашли б дороги. Но им в хмельном веселии давно уж стало не до Вежа. Они и сами горячили коней, пускаясь взапуски, не замечая, что и кони устали и еле бредут, и у пирующих сельчан веселье льется уже через край, становясь все необузданнее и опаснее.

Вот тяжелый купеческий воз вырвался вперед, обогнав расписную повозку жениха. Жених обиделся и закричал, что это нечестно и что его гнедой с утра весь в мыле, а купеческие не спеша тащились по наезженному тракту. Вот если бы ему коняшку посвежее, так никому б тогда его не обскакать.

И все черти разом пересели на новых коняшек — на купцов.

Тут, как говорится, и пелена с глаз спала, да поздно было. Ох и летели новые кони по полям! Лучше прежних. Купцы в упряжи выли и стонали, да только один сумел вспомнить молитву вседержителю Хорсу.

Рассыпалась в прах узда, пропала свадьба, а в двух шагах, буквально рукой подать оказалась застава Вежа. Тут-то и выяснилось, что один златоградский торговый гость уж второй день как в городе.

Рогача на постоялом дворе могли бы обложить и развеять прахом по всем правилам, но уж больно жалко выглядели купцы. Пока опытные да рассудительные бегали за старшим жрецом, молодые да горячие нашли где-то молодого колдуна и ворвались с ним к Акулине.

Дальнейшее каждый рассказывал по-своему. Сходились в одном — гонял всю вежицкую стражу Рогач долго и самозабвенно, и вокруг магистратуры, и в дальних концах, пока подоспевший на выручку жрецам директор Школы не уговорил его простить дуракам свое разоблачение.

Обиженный на весь мир бес потом месяц не выходил из кладовой и год не покидал заведения, пока однажды на заднем дворе Школы сторож не изловил пунцовую от стыда вдову с румяной горкой блинов.

— А здрав ли Ждан Савич? — пролепетала Акулина Порфирьевна. Бес выскочил во двор, словно его из катапульты запустили, сгреб Акулину и пропал вместе с ней на неделю.

Счастье он себе, может, и вернул, но и прозвище заработал.

— Так, так, так, — сощурилась Алия, сдувая парок над блюдцем. Значит, не всем было запрещено гулять в городе, есть, значит, нечисть, которой и Верховный жрец не указ.

Лейя присела на край стульчика, тщательно огладив юбку, чтобы, упаси бог, не помять, и, макнув сушку в чай, пояснила:

— Ему сам вежицкий голова бумаги выправил, что никакой он не бес, а самый что ни на есть купец второй гильдии.

— А то никто не знает.

— А то никто не помнит, как он стражу по городу гонял.

— Ой, да ничего вы не понимаете, — закатила глазки Лейя. — Это вам понарассказали всяких глупостей, а вы и верите. Голову-то со стражей вокруг магистрата как раз Акулина и гоняла. И того героя, что предлагал ее сжечь как ведьму, до сих пор в обители богини Любавы травницы за счет кроткой вдовы от учиненных ее рукоприкладством болезней пользуют. Может, и выходят, Любава богиня добрая, не то что Акулина Порфирьевна.

По этажам разнесся дребезжащий звон коровьего ботала.

— На уроки, бестолочи и бездельники! — кричал Ждан Савич. Бездельниц это тоже касается. И бестолковиц тоже.

— Вот и кончилось счастье, — вздохнула я горестно. — Идем?

— Ага. — Алия нырнула под стол и выволокла оттуда тюк с «железом». Мы с Лейей ели ноги успели отдернуть, когда из свертка вывалился корявый моргенштерн и, тюкнувшись в пол, раскрошил половицу. — О, черт, ну ладно, девочки, я побежала. Мне Вульфыч велел с утра со всем арсеналом в гимнастический зал подойти.

И действительно убежала. Мы с ее тюком смогли бы только ползти, натужно стеная.

— Ну и я пойду. — Лейя лебедушкой поплыла вслед за Алией. Я полюбовалась на красоту зимнего дня за окном и, собрав в кулак всю волю, тоже потопала на занятия, правда, с трудом представляя, как они теперь будут проходить. Нет же никого — ни учителей, ни учеников.

Класс демонографии и демонологии пустовал. Я плюхнулась на скамью и начала неспешно выкладывать из стола все необходимое. Книги и дорогущую, хрусткую, как льдинка, белую, словно первый снег, бумагу, уже обрезанную и приготовленную, страшно подумать, для черновиков взяла из учительского бюро. Там же добыла склянку с чернилами, отлила немного в свой письменный прибор. Выложила тетрадки и разобралась с последними записями. Все, что мы прошли накануне бесовской недели, не то чтобы покрылось дымкой тумана, а просто напрочь выветрилось из головы.

Тщательно обрезанная и прошитая суровыми черными нитками тетрадь пугала, словно незнакомец темной ночью. Какая-то безумица моей рукою написала в ней полную галиматью, озаглавленную как «Сравнительный анализ развития верований в северских княжествах времен правления Иласия и Kopы». Неизвестная ругалась политеизмом, заимствованиями и диффузией. Мне ее бурный тон не нравился, и я решила, что лучше немного поглазеть на стены, чем забивать голову тем, что без запинки даже выговорить невозможно.