Сергей Шведов - Черный скоморох

Кентавр Семерлинг был того же мнения, тем более что гладкая до сего времени поверхность зеркал вдруг заволновалась и пошла рябью, как поверхность деревенского пруда перед наступающей непогодой. И вдруг из ближайшего зеркала хлестнуло электрическим разрядом в мраморную колонну, которая рассыпалась в прах на глазах изумленных зрителей. Впрочем, зрители уже превратились в беглецов. И было от чего поспешать: электрические разряды буйствовали уже во всех помещениях замка, а серебристые зеркала были теперь похожи на черные провалы. Достойнейший Пигал, занявший уже к тому времени привычное в экстремальных ситуациях место на спине своего друга кентавра Семерлинга, успел заметить огромный, налитый кровью глаз, сверкнувший ненавистью из глубокого, как ночь, омута. К счастью, через секунду друзья были на винтовой лестнице, а еще через несколько минут могли вдыхать полной грудью свежий воздух благословенной Либии.

Овальный магический камень, с помощью которого исследователи проникли в замок, вдруг вспыхнул в руках слегка струхнувшего Пигала Сиринского и сгорел в мгновение ока без следа. После этого гул стих и либийская почва перестала колебаться.

– Я всегда говорил, что увлечение Черной магией до добра не доведет,– в сердцах воскликнул магистр.

– Пока все живы-здоровы,– усмехнулся Андрей Тимерийский и подбросил на ладони паяца.

– На вашем месте, человек молодой, я утопил бы эту игрушку в Либийском океане и забыл бы это место.

Пигал был крайне недоволен кентавром: не может же, в самом деле, просвещеннейший Семерлинг не понимать, какую опасность сей предмет представляет для человека молодого, да и не только для него.

– Ты полагаешь, достойнейший, что мы коснулись запретного?

Пигал возмущенно фыркнул:

– Не просто коснулись, просвещеннейший, вернее будет сказать, едва не сгорели, а то и чего похуже.

– По-моему, смерть в огне весьма болезненный процесс,– ехидно заметил Тимерийский.– Так что же может быть хуже этого, достойнейший магистр?

Молодость, молодость. Ей бы только зубы скалить. Но, увы, не все так просто в этом мире, есть вещи и похуже смерти. Просвещеннейший Семерлинг должен был объяснить это в свое время своему воспитаннику. Сиринец хотел было рассказать своим друзьям о чудовищном глазе, мелькнувшем в черном провале сгоревшего зеркала, но передумал: во-первых, не был уверен, что все это ему просто не привиделось, а во-вторых, что, собственно, его сомнения и страхи могли добавить к пережитому кентавром и князем. Видели они вполне достаточно, чтобы самостоятельно сделать соответствующие выводы. И, если просвещеннейший Семерлинг молчит по поводу увиденных в заколдованном замке чудес, значит, это неспроста. То есть выводы-то Семерлинг, скорее всего, сделал, но поделиться ими с другом почему-то не спешит. И это не может не навести друга на мысли, весьма нелестные для просвещеннейшего кентавра. Недоверие подтачивает дружбу, а Пигалу очень не хотелось, чтобы их с Семерлингом многолетние добрые отношения дали трещину.

– Парус на горизонте! – крикнул Андрей Тимерийский и призывно взмахнул руками.

Заметили его жест или нет, но, во всяком случае, шхуна приближалась. Пигал без труда опознал в ней «Жемчужину Арлиндии», достославное судно искуснейшего моряка и не менее искусного мошенника Летучего Зена.

Арлиндский шкипер дошел в своей отваге до того, что рискнул ступить ногой на песчаную косу драконьего острова. Хотя, возможно, это произошло потому, что сиятельного Тимерийского он боялся куда больше, чем отсутствующего по причине приступа желудочной болезни дракона Сюзи. Недаром же, едва ступив на твердую почву, Летучий Зен первым делом бросил взгляд на правую руку князя и смертельно побледнел, обнаружив там вместо одного колдовского камня целых два. Пигал, смеявшийся прежде над страхами моряка, теперь их тоже разделял.

Страх перед колдовскими способностями молодого князя, однако, не помешал Летучему Зену заломить совершенно непомерную цену. Достойнейший магистр попробовал было поторговаться, но кентавр Семерлинг только рукой махнул:

– Тебе заплатят.

И Летучий Зен мгновенно снял перед Семерлингом свою просоленную шляпу. Как ни прискорбно было это сознавать достойнейшему из мудрых, но слово кентавра на планетах Светлого круга стоит все-таки побольше, чем слово сиринца.

– В Мессонию,– распорядился Семерлинг.– У меня есть вопросы к Гигу Сигирийскому.

Что это за вопросы, кентавр уточнять не стал, а достойнейший Пигал не спрашивал, пробурчав при этом, что с какой стати он станет суетиться, если его все здесь считают за назойливую муху, жужжание которой лишь раздражает просвещеннейшее ухо.

– Я поражен твоими словами, достойнейший Пигал.

Если судить по интонации, то кентавр Семерлинг действительно был поражен. Разговор происходил на корме «Жемчужины Арлиндии», где в этот момент никого, кроме двух старых друзей, не было.

– Если ты поражен моими словами, просвещеннейший Семерлинг, то позволь и мне выразить свое мнение о твоей скрытности. Мне казалось, что наша многолетняя дружба предполагает большую степень откровенности, но, видимо, я ошибался.

– Есть подозрения, достойнейший Пигал, настолько страшные, что в них трудно признаться даже самому себе, а уж тем более поделиться ими с кем-то другим, даже если этот другой твой самый преданный и надежный друг, не раз проверенный в испытаниях.

Достойнейший Пигал крякнул от досады. Каким же все-таки дураком и невежей он себя показал, вот и воспетая в балладах сиринская чуткость. Не сумел понять состояние ближайшего друга, захлебнулся в собственных надуманных обидах и проглядел чужую настоящую боль. Конечно, магистр мог догадаться обо всем сам, а не терзать вопросами и без того истерзанную душу друга. Просвещеннейший Семерлинг действительно сомневался, но не в старом проверенном друге Пигале Сиринском, а в своем воспитаннике, и, надо признать, для этих сомнений у него были весьма серьезные основания.

– Я давно хотел спросить тебя, просвещеннейший,– осторожно начал Пигал,– почему ты решил, что мальчик, найденный тобой на развалинах Лорк-Нея, именно Андрей Тимерийский?

– Нет, достойнейший Пигал, здесь ошибки быть не может.– Кентавр печально покачал головой.– Я видел этого ребенка на руках его отца буквально за неделю до печальных событий. Нет, дело не в подмене.

– Тогда в чем же, просвещеннейший Семерлинг?

– Не знаю, дорогой друг, а может быть, просто боюсь сформулировать. Андрей Тимерийский часто ведет себя совсем не так, как хотелось бы.

– Очень непредсказуемый человек и очень скрытный,– подтвердил Пигал.– А может быть, все дело в том, просвещеннейший Семерлинг, что мы с тобой перестали быть молодыми, и уже очень давно.