Сергей Шведов - Черный скоморох

Садерлендский фыркнул в свой бокал, расплескав вино по белой скатерти:

– Покорнейше благодарю, но мне жизнь еще не надоела, к тому же я не думаю, чтобы честь моей дочери пострадала.

– Тогда, может, барон Стиг вступится за свою невесту?

Скрипун ждал ответа, но барон Краулендский помалкивал, за него ответил Садерлендский:

– Зачем покойнику честь? Ни у меня, ни у барона Стига нет ровно никаких шансов продержаться против Героя больше одной минуты, и я не совсем понимаю, зачем тебе нужна наша смерть, Зеил. Энергетический меч у него в руках или простой, либийский, но Герой есть Герой, и силы в этом негодяе немерено.

Достойнейшему Пигалу довелось-таки услышать, как смеется скрипун, если, конечно, взвизгивание ножа при встрече с точильным камнем можно назвать смехом.

– Это у князя Тимерийского в руках будет простой меч, а у барона Стига не совсем.

Чужак тихо свистнул, настолько тихо, что Пигал с трудом это уловил. Возможно, ему помешало сопение Летучего Зена, который совсем рядом подпирал стену. Однако нашелся некто, обладающий более изощренным слухом, чем сиринец. И этот некто, облаченный в черный плащ, через несколько секунд возник на пороге. Складки длинного плаща скрывали линии тела, но лицо было открыто, если, конечно, отвратительное рыло жабовидного пщака можно считать лицом. Костяные пластины, заменяющие пщаку одновременно зубы и губы, глухо клацнули, а большие, в пол-лица, глаза уставились, казалось, прямо в Пигала Сиринского. Гнусавый квакающий голос вырывался даже не изо рта, а из подобия носа, отвратительного провала на лице, заросшего редкими волосами. Жабовидный пщак прогнусил что-то на незнакомом Пигалу языке и протянул своему повелителю меч. Рука пщака, покрытая зеленоватыми наростами, была отвратительна, но еще отвратительнее была клешня, выскользнувшая из-под плаща Зеила. Казалось, что она гнется сразу в нескольких местах, иначе трудно было объяснить, почему меч в этой клешне чертит в воздухе столь немыслимые линии. Чужак, желая, видимо, прихвастнуть своим искусством, поднялся со своего места и повернулся к Пигалу лицом. Лучше бы он этого не делал, этот членистоногий,– более гнусного создания сиринцу видеть не доводилось. Назвав это чудище кузнечиком, князь Тимерийский ему польстил. В отличие от того, полусгнившего на корвете, этот являл себя во всей своей живой и отвратительной красе. У чужака было четыре руки и две ноги. Спина и грудь до пояса были покрыты пластинами. Самым чудовищным было все же оранжевое полупрозрачное брюшко, болтающееся мешком между широко расставленных ног, в котором булькало и шевелилось что-то живое, похожее на клубок змей. Человеческому глазу выносить такое зрелище явно не под силу. И только долг ученого и дознавателя не позволил Пигалу Сиринскому отшатнуться и закричать. Зато Летучий Зен не был ни ученым, ни дознавателем и поэтому заорал во всю мощь своих легких, переполошив весь дворец барона Садерлендского.

Пигал сумел выскользнуть за перепуганным шкипером из чулана, но тут же заблудился в темных помещениях чужого дома. Летучий Зен кричал уже где-то внизу, кажется, даже во дворе, а сиринец все еще беспомощно метался по второму этажу в поисках лестницы. Все многочисленное население дворца подхватилось и бегало по двору и внутренним покоям с факелами и светильниками в руках. Среди поднявшегося шума прорезался пронзительный голос барона Зака:

– Поймать негодяя живым или мертвым.

Пигалу почему-то не хотелось попадать в руки кузнечика Зеила и его жабовидных подручных ни живым, ни даже мертвым. И поэтому, пригнувшись к полу, а уж если быть совсем откровенным, встав на четвереньки, он двинулся в полной темноте навстречу гибели или спасению. Путь этот привел его, однако, к чьим-то сапогам, в которые он уткнулся носом с разбега.

– Ба, магистр,– услышал он над собой насмешливый голос.– В ваши ли годы по девочкам ходить.

Пигалу этот глас показался трубным, хотя на самом деле его обладатель говорил шепотом, видимо, тоже не надеялся на теплый прием в этом негостеприимном доме. Как только сиринец это осознал, он тут же принял вертикальное положение:

– Я здесь исключительно по делу, человек молодой, а вот что здесь делаете вы, мне непонятно.

– У каждого свои дела, достойнейший.

Сиринцу показалось, что князь над ним смеется, однако на претензии времени уже не оставалось. Погоня приближалась, светильники мелькали уже совсем рядом, поэтому Тимерийский лишь приложил палец к губам и кивком головы предложил Пигалу следовать за собой. Князь, надо отдать ему должное, ориентировался в дворцовом пространстве уж никак не хуже Летучего Зена. Только у самой ограды они наткнулись на охранника, вздумавшего, на свою беду, махать мечом. После удара Андрея он рухнул на камни, даже не вскрикнув. На установление барьера невидимости в такой спешке рассчитывать не приходилось, поэтому единственным спасением могли стать ноги. Точнее, максимальная скорость, с которой они могли унестись от многочисленных преследователей.

– Быстрее.– Тимерийский был уже на стене и оттуда протягивал сиринцу руку с кожаным поясом.

Пигал с трудом дотянулся до стальной пряжки, встав на цыпочки, и тут же взлетел в воздух, чиркнув напоследок по камням желтыми сапожками.

– Бежим!

Бежал, собственно, один князь, а достойнейший Пигал довольно удобно устроился у него на загривке. И, между прочим, пришел в процессе бега к выводу, что спина кентавра более подходящее место для сиринца, чем спина Героя, но природная деликатность не позволила ему высказать эту мысль вслух. Тем более что бежал князь довольно резво, и погоня вскоре безнадежно отстала.

Кентавр Семерлинг поднял седую голову и вопросительно взглянул на ворвавшихся в его комнату ночных гуляк. Достойнейший Пигал так спешил поделиться с другом полученными новостями, что даже на некоторое время забыл о своем ранге магистра.

– Значит, Елена Арлиндская находится в замке Крокет,– спокойно констатировал кентавр.

– И как ты успел, вероятно, заметить, уважаемый воспитатель,– Пигал сделал многозначительную паузу,– это не самая важная из наших новостей.

Андрей Тимерийский сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и любовался своими перстнями. Перстней было уже три, что, в общем-то, не удивило Пигала, однако не удержало от ехидного вопроса.

– Камень находился в шкатулке баронессы Лилии Садерлендской,– усмехнулся князь.– Как видишь, магистр, я ничего не скрываю от своих друзей.

Пигал возмущенно фыркнул:

– Надеюсь, ты его не украл, человек молодой.

– Именно украл. Мне не хотелось будить милое создание, угомонившееся на исходе ночи.

– Ты, человек молодой, негодяй,– не сдержался достойнейший Пигал.– И я рад, что имею возможность сказать тебе об этом прямо в лицо. Ты обманщик и вор.