Сергей Шведов - Черный скоморох

Несмотря на шум в голове, магистр все-таки нашел в себе силы подняться с постели, куда его поместила чья-то заботливая рука, и отправился на поиски белокурой красавицы и ее соблазнителя. Возможно, что на сей героический поступок Пигала подвигла не только совесть, но и не совсем выветрившиеся за ночь винные пары. Так или иначе, но магистр заблудился почти сразу же, как только оторвался от подушки. К тому же он забыл захватить с собой свечу, которая так и осталась коптить на ночном столике. Пигал долго пытался открыть какую-то дверь, пока не выяснилось, что это не дверь, а, скорее, стена. Но, с другой стороны, откуда здесь могла взяться стена, если магистр точно помнил, что в этом месте был проход, которым он воспользовался полминуты назад. Возможно, есть на свете люди, которым ночные приключения греют душу, но Пигал Сиринский был не из их числа. Звать кого-то на помощь он посчитал зазорным для своего авторитета. С другой стороны, выбраться из лабиринта без посторонней помощи в полной темноте он не смог. Поэтому сиринец, как человек разумный, пошел на звук голосов, доносившихся справа. Нельзя сказать, что путешествие было легким. Магистр несколько раз весьма чувствительно приложился коленом к чему-то твердому, но сдержал гнев, как и подобает человеку ученому, и не стал сотрясать воздух ругательствами. Направление он выбрал правильное – голоса становились громче, и магистр, сам того не желая, стал улавливать смысл разговора.

– Не мешай ему,– посоветовал мужской и, как показалось сиринцу, знакомый голос.– Он единственный, кто может помочь нам оседлать дорогу гельфов.

– Я полагала, что Лулу тебе небезразлична.

– Что такое женщина, Нани, когда речь идет о власти?! Я шел к этому долгие годы, так неужели ты думаешь, что в моей душе сохранились хоть какие-то чувства, кроме одного – всесокрушающей любви к самому себе. Дорога гельфов даст мне то, что не способна дать ни одна женщина на свете,– власть над Вселенной.

– Тебе придется делиться этой властью, Кибелиус, а значит, она не будет полной.

Мужчина, которого старуха назвала Кибелиусом, засмеялся:

– Ты всегда была жадной, Нани. Жадной до удовольствий, богатства, власти. Наверное, поэтому ты так и умрешь глупой, нищей и никому не нужной. Надо делиться, Нани.

– Гельфов эта дорога привела к поражению, не забывай об этом, Кибелиус. Я лишь жалкая песчинка когда-то могущественного племени.

– Вы слишком много возомнили о себе, Нани,– небрежно заметил Кибелиус.– Вообразили, что способны овладеть Черной плазмой! Сагкхи стерли вас в порошок. Но я значительно скромнее, Нани, и не собираюсь посягать на чертов заповедник. А выкормыша Сагкха я посажу в клетку.

– Он так опасен?

– Мой хитроумный и ненадежный друг кентавр Семерлинг считает, что да. И, надо признать, у него для этого есть серьезные причины.

– Он услышал мой зов к тебе.

– Не может быть! – поразился Кибелиус – Хотя я, пожалуй, погорячился. Мы ведь с тобой работали на черной волне, и слезы Сагкха, вероятно, отреагировали. Впрочем, меня мальчишка никогда не видел. Единственным человеком, способным меня опознать, является сиринский глупец Пигал. Он знает меня под именем барона Элькара Риго и считает агентом кентавра Семерлинга.

– Ты собираешься отправиться с нами?

– Нет. Но не исключено, что я к вам присоединюсь позднее.

У Пигала пропала охота спрашивать дорогу у парочки, ведущей столь непринужденную беседу. Он был так заинтригован услышанным, что опомнился только на ложе, которое столь опрометчиво покинул. Во всяком случае, Пигал был абсолютно уверен, что это ложе именно его, и, обнаружив в своей постели чужую ногу, страшно удивился этому обстоятельству. Тем более что нога была, скорее всего, женской. Это подтвердил и совершенно чудовищный визг, абсолютно неадекватный ситуации. А потом достойнейшего магистра попросту стали бить, причем бить безжалостно, как умеют только женщины, оскорбленные в лучших чувствах. Разумеется, убедившийся в своей ошибке магистр готов был покинуть помещение, но беда в том, что его не только били, но и держали. Держали за волосы. Впервые в жизни Пигал пожалел, что не облысел окончательно, а сохранил, на свою беду, остатки некогда богатой шевелюры. Достойнейшего магистра Белой магии, ученейшего из ученых, лучшего дознавателя Светлого круга арестовали. Причем арестовали самым постыдным образом, как мелкого воришку, не позволив сказать ни слова в свою защиту. Распоряжалась всем ведьма Нани, откровения которой Пигал только что слушал. Смущенный этим обстоятельством магистр начисто утратил присущий ему дар убеждения, позволив оговорить себя патлатым особам, к которым не питал никаких иных чувств, кроме презрения.

– Ты попал в неприятную историю, достойнейший,– сообщил ему поутру пришедший на свидание в каземат сиятельный Тимерийский.– Что это тебе вдруг вздумалось отправиться по девочкам на ночь глядя?

Достойнейший Пигал едва не взорвался от возмущения:

– Да будет тебе известно, человек молодой, что интересовали меня совсем не девочки, а наш старый знакомый барон Риго, который настолько обижен нашим вторжением в свои владения, что обещал поместить тебя в клетку. Кстати, никакой он не барон Риго, а Великий Кибелиус, пастырь Грогуса.

Веселое настроение князя разом угасло.

– О последнем я как раз догадывался,– заявил он магистру.

Пигал только презрительно фыркнул – пыль в глаза пускает, человек молодой. А вот магистр, выведенный из себя насмешками князя, вероятно, напрасно пустился с ним в откровенность. Информацию о Кибелиусе следовало придержать, во всяком случае, до тех пор, пока не прояснилась ситуация. Как жаль, что хорошие мысли приходят в голову иной раз позже, чем в дело вступает язык.

– Между прочим, в каменный мешок меня бросила та самая старуха, которая разговаривала с Кибелиусом.

– Этому есть объяснение,– усмехнулся Тимерийский.– Ты, магистр, попал в постель одной из фрейлин ее величества королевы Вефалии и Игирии.

– А где ты, человек молодой, провел эту ночь? – не удержался от язвительного вопроса Пигал, которому был отвратителен развратник, взявшийся разыгрывать из себя моралиста.

– Я провел ночь в своей постели. Впредь советую и тебе придерживаться этого правила, магистр. А сейчас позволь объявить, достойнейший узник, что властью, данной мне королевой Игирии и Вефалии, я освобождаю тебя от оков.

Вместо благодарности Пигал испытывал чувство, больше похожее на раздражение. В конце концов, князь мог освободить его сразу, без ухмылок и грязных намеков, оскорбляющих человека, в безупречном поведении которого никто до сих пор сомневаться себе не позволял.

– А что из себя представляют королевства Вефалия и Игирия? – спросил магистр.