Айзек Азимов - Тридцать первое июня (сборник юмористической фантастики)

С ростом материальной культуры и увеличением всевозможной информации проблемы только усложняются и запутываются. Югославский писатель Илия Поповски в своем «Репортаже из далекого будущего» это ясно показал. Репортаж — это вам не рассказ, никакой беллетристики, никакого художественного вымысла. Голые факты. Но ведь и чистая правда не всегда бывает приятной. Я рад за вас, читатель, что вы не узнаете, какая получилась междупланетная белиберда на приеме (с очень хорошим обедом), который прошел в теплой и дружественной обстановке единения ближних и дальних планет солнечной системы.

Народная поговорка гласит: «Чем дальше в лес, тем больше дров». Это совершенно справедливо. Чем дальше от Солнца, тем больше можно наломать дров,

Кажется, что может быть проще, чем проблема планетной номенклатуры? У нас в солнечной системе даже самый жалкий астероид носит звучное имя античного бога или по меньшей мере знаменитой в свое время нимфы. Но, оказывается, что резервных имен нам хватит от силы на две — три звезды (считая в среднем по десять планет на солнцеединицу). А звезд-то ведь пропасть! Еще Швейк не мог ответить на вопрос психиатра: «Сколько на небе звезд?» Но ведь с тех пор разрешающие способности телескопов неизмеримо возросли. Мы можем фотографировать даже объекты двадцатой звездной величины. Так что б названиями дело плохо. Если верить Уоллесу, автору рассказа «Из двух зол», то планетам будут давать даже такие имена, как, простите, «Врежу-в-Харю». Во!

Нет нужды говорить о социальных трудностях, возникающих на такой несчастной планете. Туристы ее, естественно, избегают, порядочные женщины тоже. Зато всяческие дебоширы и разгильдяи слетаются как мухи на мед. О том же, чтобы изменить название, и думать нечего. Бюрократ из какого-нибудь там управления по вселенскому картированию даст сто очков вперед нынешнему канцеляристу из госдепартамента. Это, перефразируя слова бессмертного Безенчука, отборный бюрократ, любительский, ставший в течение веков абсолютно не мутагенным.

Впрочем, беды заброшенной Врежу-в-Харю ничто по сравнению с некой безумной планетой Планетат (Фредерика Брауна). Там уже против человека восстает сама природа. Земля, видите ли, испугала ходоков с Врежу-в-Харю ночными шайками очаровательных налетчиц, которые охотятся за иностранцами в матримониальных целях. Так это же одно удовольствие попасть в полон к таким амазонкам! На Планетате все обстоит значительно хуже. Это несчастное небесное тело вращается вокруг двойной звезды — солнца и антисолнца. Поэтому в определенных точках орбиты на планету обрушиваются нелинейные оптические эффекты, связанные с замедлением скорости света. Еще Александр Беляев показал, какая это неприятная штука — замедление света. Но Браун внес существенное уточнение, доказав, что это явление почти непереносимо. Действительно, вы бросаете взгляд на часы под потолком — и видите могильный венок. Сослуживцы на ваших глазах превращаются в ярко-синие скелеты или, положим, в ярко-желтых обезьян. И все это в тот момент, когда рушатся стены, срываются крыши и почва трясется крупной дрожью от проносящихся… в литосфере птичьих стай. Но я не случайно выделил слово почти. Есть нечто, перед чем любые неурядицы сущая ерунда. Недаром ведь Мелисента и Сэм соединились все же за Свадебным столом. Впрочем, я уже, кажется, начинаю выбалтывать стратегические секреты фабулы.

Да и как их не выболтать? Ведь до чего все здорово наловчились писать. Все закручено в тугой узел. Никаких параллельных или, положим, тупиковых ветвей. Один неверный намек — и развязка как на ладони. Вот хотя бы рассказ Алена Норса «Эликсир Коффина». Что я могу сказать о нем, не раскрывая, как в том анекдоте, инкогнито дворника? Ну, подумаешь, три медика изобрели сыворотку от насморка! Стоит ли из-за этого писать рассказ? Даже если сыворотка навек избавила человечество от простуды! Но, если рассказ написан, да еще переведен с английского на русский и включен в сборник, значит, есть в нем еще что-то, кроме текущих носов и слезящихся глаз? Есть-то оно есть… Да как об этом сказать, чтобы… Одним словом, нелегкая это задача — сказать о произведении нечто, не сказав, в сущности, ничего. И тем не менее ее приходится каждый раз решать заново. Роберт Шекли вот высадил на необитаемую планету двух зверски голодных космонавтов («Где не ступала нога человека»). Они съели, аккуратно разрезав пополам, последнюю редиску и отправились на поиски чего-нибудь съедобного. Любой писатель-реалист ясно и конкретно описал бы такой вполне возможный в недалеком будущем случай. Завязка вроде бы строго детерминирует развязку: а) космонавты нашли еду и, поковыряв во рту зубочисткой, возобновили прерванный полет; б) космонавты не нашли еды и умерли в страшных мучениях. Третьего как будто не дано. Но не таковы писатели-фантасты. Они всегда найдут третье, а если захотят, то и четвертое, и пятое. Раскрыть секрет Шекли можно, лишь прочитав его рассказ, но вот этого-то автор антипредисловия вам и не рекомендует.

Но у Шекли, несмотря на стремительные повороты сюжета, все более или менее определенно. Если что действительно было, он так и пишет, что оно, дескать, было, а уж чего не было, того, извините, и не могло быть. Зато другие писатели любят подпустить туману. Тут уж вы не можете точно сказать, где действительные события, а где наваждение или, еще раз простите, просто пьяный бред. И воистину, если рассказ «Домовой мостильщика Гоуски» Карела Михала начинается с того, что герой напился во вторник и пьяный идет под дождем домой, и кончается тем, что Гоуска пьяный идет под дождем домой, то, положа руку на сердце, можете вы поручиться за показания такого человека? Я не могу. Этот самый мостильщик Гоуска и в завязке и в развязке видит, как блестит в дождевых струях проклятое, в крапинку яйцо. Это же дает нам право полагать, что все события, описанные чешским писателем, происходили лишь в затуманенной голове Гоуски, который, кстати, обычно напивался не по вторникам, а по субботам. Может, и не брал он в руки того проклятого яйца и не высиживал черного цыпленка с зелеными (опять намек на Люцифера) глазами! Как хочешь, так и понимай.

Примерно такая же обидная дилемма ставится перед читателем в рассказе Роберта Артура «Упрямый дядюшка Отис». Старый хрыч Отис, видите ли, мог вдруг заупрямиться и отказаться признать существование чего угодно. Вроде бы здравомыслящим людям на это и наплевать, но отрицание Отиса приводило к очень тяжелым последствиям. Поэтому, когда несносный дядюшка вдруг засомневался насчет звезд, родственникам пришлось принять спешные меры. Что проистекало из дядюшкиного отрицания и какие санкции употребили родственники, остается, конечно, на совести автора. Не в этом дело. В конце концов, на фантастику надо делать скидку. Главная обязанность писателя это ясно сказать, было такое или нет. Роберт Артур не хочет говорить ясно. Герой, от лица которого ведется рассказ об Отисе, племянничек старикашки, кончив повествование, обводит всех глазами в ожидании, что кто-нибудь поднесет ему рюмочку (?!). Опять проклятая неизвестность…