Михаил Бабкин - Колдун в Октябре (сборник рассказов)

– Денчик, ты что там делаешь? – мама на миг выглянула из-за газеты, затянулась сигаретным дымом, раздавила в пепельнице окурок и, немедленно забыв о своём вопросе, вновь спряталась за шуршащими страницами.

– Книфку смотлю! – не оборачиваясь к маме, радостно прокричал Денчик, лёжа пузиком на ковре и в азарте стуча ножками по полу. – Пло цаля с цалицей! У них там сфадьба, а я им подалоцки лисую. Кла-а-асивые, ага! – немного подумав, он продолжил водить по большой и красочной иллюстрации чёрным фломастером.

…А когда у царевны-лебедь внезапно выросла чёрная густая борода, а у богатырей – чёрные длинные носы… когда по мощённой улице, давя народ лязгающими гусеницами, помчались неаккуратные, кое-как сделанные непонятно кем и для чего чёрные коробки с кривыми пушками – пушки палили неустанно, куда придётся… когда в небе у солнца вдруг открылись чёрные глаза и прорезался чёрный узкий рот с клыками – тогда-то все упали на колени и принялись хором молиться.

И никому уже не было дела ни до невесть откуда взявшихся громадных чёрных треножников, топтавших дома горожан и крушащих дворец новобрачных, ни до чёрных скелетов, танцующих на развалинах.

Потому что наступил Судный День.

…В небе утробно хохотало клыкастое солнце; в церквях прощально стонали колокола, возвещая Конец Света.

В отдельно взятой сказке.

В отдельно изрисованном мире.

Семнадцатого, по утру – как обычно – Юрий Иванович умер.

А умирал он нынче плохо: то крайне першило в горле, то сильно болел живот, то собака на улице истошно завыла; а тут вредная тёща утренний повтор сериала «Исцеление счастьем» на всю громкость включила.

Эх, плохо было Юрию Ивановичу! Неудобно как-то у него сегодня получалось умирать, не в радость себе. Буднично, блин, неинтересно…

Скучно.

Юрий Иванович взял и крикнул тёще с кровати, надрывно:

– Алла Павловна, ну чего вы там, ну плохо мне! Ну, умираю я!

А она, зараза, ответила, не оборачиваясь:

– Ничего, перебьёшься, – и села про «Исцеление» смотреть: отклячила худую задницу, низкий струганный табурет под себя сунула и затихла. Спиной к Юрию Ивановичу, прямая как доска.

Даже дежурного стакана воды не подала.

И жену с кухни не позвала.

Сволочь, одно слово!

Тут и ангел смерти подошёл – он, серый и незаметный, всегда под конец действия появлялся. Конспирировался до последнего, вредитель. Поди, видеть Юрия Ивановича уже не мог.

– Ну что, – устало сказал ангел, присаживаясь в ногах умирающего, – семнадцатое, Юрий Иванович? Пора.

– Иди ты, – привычно окрысился Юрий Иванович. – Достал.

– Вы меня тоже достали, – вздохнул ангел. – Ну кто же подписывает договор с Дьяволом о бессмертии в пьяном виде? – Юрий Иванович промолчал, надоело объяснять.

– …И проставляет вместо подписи дату заключения договора, семнадцатое число, – горестно сказал ангел. – А в графе «Дата» ставит подпись! Невероятное нарушение договора, канцелярии и делопроизводства. Я разве виноват, что каждого семнадцатого…

– Пошли уж, – садясь, раздражённо ответил Юрий Иванович. – Туда-сюда, как обычно. Чего рассуждать!

– Как скажете, – обречённо согласился ангел и взял его за руку.

Юрий Иванович оглянулся напоследок, злобно оскалился – дьявол опять выглянул из-за спинки кровати, постучал когтём по неправильной подписи на договоре, вновь бессильно погрозил кулаком, и, как всегда, исчез в обоях: необходимых дат в фамилии «Сидоров», разумеется, не было. Отчего гражданин Сидоров уже сколько веков не принадлежал ни Раю, ни Аду.

– Блин, – уныло сказал Юрий Петрович и ушёл, в который раз за прошедшие столетья, в смерть.

Чтобы оттуда очень скоро вернуться.

Дом был «плохой», но узнал об этом Егор лишь после оформления покупки. На месте.

Не в том смысле «плохой», что старый, ветхий и продуваемый вредными для здоровья сквозняками, нет – внешне дом как раз таки выглядел отменно: стены из качественного, ещё советских времён производства, кирпича; островерхая крыша, покрытая новым рубероидом; чисто вымытые стёкла в перекрестиях свежеокрашенных оконных рам; крепкая дверь, высокое крыльцо с перилами и лавочка возле того крыльца – всё ухоженное и явно строилось по-хозяйски, не для продажи, а для себя. На долгие годы.

Егор положил дорожную сумку на лавочку, закурил, с интересом оглядываясь по сторонам: покупка садового участка произошла настолько случайно, неожиданно, что он даже не успел съездить и осмотреть ту недвижимость прежде чем подписывать официальные бумаги, ограничился фотографиями – дом с садом продавали срочно и недорого, пока будешь разбираться, что к чему, останешься ни с чем. Тем более, что участок находился неподалёку от города, всего полчаса на электричке и десять минут ходу от платформы – мечта горожанина, честное слово! Чего там раздумывать… Славный подарок самому себе к сегодняшнему тридцатилетию. Да и Вика, когда вернётся из командировки, наверняка будет довольна (знатный получится сюрприз, ох и знатный!)

Домик стоял посреди небольшого сада. В отличие от дома сад выглядел запущенным, словно им в последние годы никто не занимался: кусты одичавшей малины, что росли у заборчика с калиткой, вымахали едва ли не в человеческий рост; в густой зелени яблоней-груш-слив виднелись проплешины с сухими необрезанными ветвями, которые давным-давно надо было спилить. Меж деревьями, там и тут, высились заросли вездесущего бурьяна – пыльного, с застрявшим в нём легковесным мусором, принесённым ветром: обрывки старых газет, обёртки жвачек, рваные глянцевые пакеты от чипсов и прочая бытовая разность. Потребительская.

Любой мало-мальски опытный садовод, увидев подобное запустение и пренебрежение, пришёл бы в ужас, однако Егор садоводом не был и ужасаться не стал. Лишь сказал одобрительно:

– А что, мне здесь нравится, – и, щелчком отправив окурок в мусорный бурьян, пошёл осматривать свои новые владения. Владения Егора устроили – за те смешные деньги, что он отдал, лучшего и желать было невозможно!

Проверив туалетную будочку позади дома – чистую, словно ею давным-давно не пользовались, практически без обязательного по лету резкого запаха – Егор, весело насвистывая, вернулся к крыльцу. И остановился, неприятно удивлённый.

На лавочке, возле брошенной сумки, сидел и дымил папиросой мужик лет пятидесяти: седой, по-армейски коротко стриженный, в матерчатых тапочках на босу ногу, грязнейших офицерских брюках и линялой до потери цвета зелёной же офицерской рубахе без погон. То ли бомж, то ли дачник, поди разбери кто таков – зачастую садоводы-огородники выглядят ничуть не лучше самых последних бомжей. А то и хуже… Садоводческая традиция, несомненно.