Геннадий Прашкевич - Виртуальный герой, или Закон всемирного давления

…Жена сварила кофе.

Сделав первый глоток, всегда самый вкусный, Николай Владимирович напомнил:

– Достань, пожалуйста, черный галстук. У нас сегодня ученый совет.

– По Мельничуку? По его новой работе? – жена всегда находилась в курсе институтских дел. – Он, правда там изобрел что-то особенное?

– Ну, скажем, не изобрел, – хмыкнул Николай Владимирович. – Скорее, открыл. То есть, это сам он так считает. Но Хозин и Довгайло подыгрывают ему. Они лизоблюды. Честно слово, я съезжу Мельничуку по роже.

– Правильно, – кивнула жена. – Истину, даже научную, надо уметь защищать. – И понимающе попросила: – Ты только не увлекайся, милый. Ты же доктор наук. Ну, одна, ну, две пощечины. Будь сдержан. – И все-таки не выдержала: – Что он такое открыл?

– Закон всемирного давления.

– А как же Ньютон? – заинтересовалась жена. – как быть с законом всемирного тяготения? Что делать с такой фундаментальной физической постоянной, как гравитационная? Ее ведь не зачеркнешь. Она учитывается во всех учебниках.

– Учебники – вздор. Мельничука учебники не трогают.

– Ну, хорошо, пусть так. Пусть не трогают. Но что делать с этим? – Жена выпустила из рук чашку. Чашка – старенькая, надтреснутая – ударилась о пол и незамедлительно раскололась. Бедные осколки, звеня, покатились под стол. – Что-то же заставляет чашку падать?

Допивая кофе, Николай Владимирович с наслаждением пояснил:

– Я же говорю. Сила всемирного давления! Так провозглашает профессор Мельничук. Он утверждает, что сила всемирного давления отменяет все, чем наука пользовалась со времен Ньютона.

– Ну и ладно, ну и Бог с ним, – миролюбиво улыбнулась жена. – Как ни называть, чашка все равно разбивается. – Неопределенная улыбка тронула ее красивые губы: – Только зачем Мельничуку такое странное открытие? Он думает, что заслуживает Нобелевской премии?

– « Открытие новой истины, – ядовито процитировал Николай Владимирович, – само по себе является величайшим счастьем. Признание почти ничего не может добавить к этому».

– Это так Мельничук сказал? Он совсем ничего не просит?

– Ну, почти ничего… Так, мелочи… Скажем, заменить в учебниках имя Ньютона на имя Мельничука…

– Поэтому ты и хочешь дать ему пощечину?

– Мельничук издал книгу. – Николай Владимирович усмехнулся. – Мельничук утверждает, что книгу заказал Ученый совет. Но я член совета и хорошо помню, что речь шла о небольшой научно-популярной брошюре, в которой вовсе ни к чему было отвергать давно работающие физические законы. Похоже, – саркастически заметил он, – пресловутая сила новоявленного всемирного давления – это сам Мельничук и его окружение.

– А ты не завидуешь, милый?

Николай Владимирович поперхнулся:

– Если Ученый совет выступит в защиту этого неистового ниспровергателя классиков, я точно влеплю ему пощечину. Пусть потом товарищеский суд восстанавливает истину. Может пойдет на пользу всей науке. Сама подумай… Мельничук, Хозин, Довгайло… Они же чистые демагоги.

– Хорошо, хорошо, вот твой галстук, – примирительно сказала жена. – Ты немножко погуляй. Пройдись по липовой аллее. Там спокойно. Время у тебя еще есть, и нос не покраснеет, как бывает, когда ты ходишь под тополями. Аллергия, но попробуй объясни это недоброжелателям!

Николай Владимирович и сам хотел прогуляться.

Дать пощечину Мельничуку, вырвать решение из рук Ученого совета, льстиво предавшегося нахалу и невеже, – эта идея родилась в нем не сразу, но все больше и больше ему нравилась.

И утро выдалось что надо, воробьи так и вспархивали из-под ног.

Неплохо бы, подумал он, заглянуть к Мишину. Хотя бы на десять минут. Это немного, но с Мишиным интересно провести даже десять минут. Усатый экспериментатор, с калькулятором, вечно болтающимся на груди, конечно, сразу полезет к своему невероятному аппарату, смонтированному в почти подпольной лаборатории и на собственные деньги. «Еще денек, – скажет, как всегда, любовно поглаживая некрашеную металлическую панель, – и мы услышим голос Неба!»

Это была заветная мечта Мишина: услышать, что там звучит, в Небе.

За липовой аллеей тянулись жилые дома. Кое-где в окнах – люди, цветы. Но все верхние этажи казались непроницаемыми, как на незаконченном рисунке. Такими же казались облака, медленно плывущие над домами. Эта вечная незавершенность мучительно волновала Николая Владимировича. Он взглянул на балкон, с которого ему вчера помахала рукой симпатичная девушка. Но сегодня за решеткой длинной застекленной лоджии прыгал противный рыжий пацан. Он показал Николаю Владимировичу широкий, как нож, язык. А на углу, где вчера чинил мопед у гаража знакомый пожилой механик, стояла лошадь у коновязи.

Нет, лучше вернуться к Ученому совету…

Приду сейчас на совет. Выслушаю Мельничука. Выслушаю его защитников, выступающих против давно установленных физических законов. А потом влеплю пощечину.

Николай Владимирович наслаждался.

Он любил свой городок – небольшой научный городок, лет тридцать назад выросший при искусственном море. Если бы не внезапные и необъяснимые изменения: то вдруг исчезал давно примелькавшийся памятник, а на его месте возникал пестрый газон, то вдруг вместо молоденькой лаборантки возникала в лаборатории почему-то ничему не удивляющаяся прокуренная седая мегера, то вдруг веселая дискотека занимала место старого склада, он бы каждый день встречал с восхищением, как сегодня.

Но – изменения! Изменения!

«Или я схожу с ума, – жаловался он Мишину, – или с миром что-то творится».

«А ты внимательней наблюдай, – советовал Мишин, покручивая усы. – И чаще ходи ко мне. Если я успею запустить аппарат до того, как Мельничук и его присные выкинут меня из института, кое-что станет яснее». Он собирался с помощью специального сверхчувствительного аппарата прослушивать удивлявшие Николая Владимировича как бы не прорисованные участки неба, те самые, на которых никто никогда не видел ни одной звезды. Еще Мишина интересовали странные изменения. Он искал скрытую от глаз связь. «Главное, – убеждал он старого друга, – не с каким-то там Мельничуком бороться, а понять скрытую сущность мира!»

Если честно, слова Мишина не приносили Николаю Владимировичу успокоения.

В некотором смысле они нравились ему даже меньше, чем бредовые теории профессора Мельничука.

Варить кофе жена отказалась.

– Вари сам, рохля! – раздражение ее не знало границ. – Я в отделе кадров десять лет, и четыре года из них заведую отделом! А ты жалкий кандидат наук! Вечный кандидат! Сколько можно? Ну, почему тебе не поддержать профессора Мельничука? Ты же прочел его книгу. Ее все прочли. Ее даже я прочла. Интересная книга! Прогрессивная! « Явления, отрицающие земное тяготение. » Человек замахнулся на глобальную тему! Он не признает авторитетов. Потому его и Хозин и Довгайло поддержали. Ну, зачем тебе идти против Ученого совета?