Лев Жаков - Другое притяжение

И сбежал. Небось за ментами помчался, падла. Но они меня фиг найдут! Пока прочёсывают космодром, я уж улечу вместе с ребятами, и никакие сволочи в форме потом меня не достанут!

Я выбрался из помещения и пошёл искать укрытие. Внутри ракеты был небольшой лабиринт коридоров, что вверх-вниз, что влево-вправо, и помещения все как кубики. Побродил я там, в дальней комнатке открыл какую-то дверцу, залез и затаился. Никакого центра управления, приборов никаких не нашёл, только жилые помещения. Полки с книгами обычными, шведские стенки… Всякое.

Ноги замёрзли. Мне показалось, что я задремал. И – голоса, теперь снаружи звучали голоса, они были отлично слышны. Я насчитал человек семь – веселая компания, молодые пацаны.

– Давайте осмотрим, – предлагал один.

– Пора лететь, бросай свои шутки, штурман, – говорил другой.

– Кроме шуток, он с Луны свалился! – клялся мой голубоглазый спаситель.

– Капитан, ты ему веришь? – возражал кто-то ещё. – Всех лунных отлавливают ещё на улице!

Капитан приказал:

– Три минуты на обыск! Время!

И пацаны забегали, начали хлопать дверями, топать, переговариваться… Я затаился.

Получилось, что я хорошо спрятался. Через три минуты капитан отзвонился в диспетчерскую, и ему скомандовали старт. Юнцы собрались в соседнем помещении и трепетно дышали. Я прислушался, поднеся ладони к ушам: сейчас как заведут двигатель, он взревёт…

Ничего не происходило.

– Почему не взлетаем? – вякнул кто-то.

Первым сориентировался капитан.

– На борту посторонний! – крикнул он. – Прочесать корабль ещё раз! Проверить все системы жизнеобеспечения! Быстро!

– Я вам говорил, говорил! – Судя по голосу, штурман бежал впереди всех.

Захлопали двери. Я вжался в стену. По ногам сквозило. Осторожно, почти не дыша, я пошарил справа и слева. Там было пусто. Не забрался ли я в какую-нибудь вентиляцию? Задравши голову, разглядел сеточку светлых полос. Я вытянул руки и поводил ладонями по металлу. Пальцы нащупали холодные скобы по сторонам от входного отверстия.

– Тут смотрел? – спросил голос у самого моего виска.

Заскрежетала, поворачиваясь, ручка. Я сжался, вцепившись в скобы. Одна нога норовила соскользнуть. Если дверь откроется, я попаду вошедшему пяткой в глаз.

– Доктор, его нигде нет! – крикнули подо мной.

Я вздрогнул и поджал ногу. Они что, вызвали… психиатра?

Дверца открылась. Я видел, как всунулась в мою темноту кудрявая голова, видел её силуэт на фоне жёлтого прямоугольника на полу, видел розовое ухо.

Голова покрутилась и исчезла.

– Тут никого! – отрапортовал юнец подо мной.

– А это что? – спросил его капитан.

Мы одновременно посмотрели на пол. Там, на пыльной решётке, остались два моих следа.

– Все сюда! – разнеслась команда по открытым настежь помещениям и коридорам.

Сжав зубы, я пополз вверх. Железо скрипело под ногами.

– Он движется в сторону камбуза!

Я с размаху влетел макушкой в преграду. Мир наполнился звоном.

– Остановился!

Десяток бегущих топочут как будто по ушам. Судорожно вцепившись в скобу, я шарю по стенам и по решётке над головой. Подо мной металлический колодец глубиной в несколько метров. И снизу кто-то лезет! Хоть какое-нибудь бы отверстие, хоть малюсенькое, хоть защёлка или замок – я сломал бы их голыми руками!

– Успокойтесь, вам не причинят вреда, – говорит голос снаружи.

В стене открывается окошечко, сквозь дырочки я могу разглядеть лицо человека в белом халате, который, наклонившись, высматривает меня сквозь множество мелких отверстий.

– Бревед! – гнусавит санитар.

Я отшатываюсь, теряю равновесие, соскальзываю…

Темнота выползла из углов, разлеглась вокруг тусклого круга света от торшера; она ждала момента, когда можно будет вонзить зубы в это пространство, чтобы съесть, поглотить его без остатка, зажевать и выплюнуть комком смутных теней. А за спиной темноты присела, сложив лапки на груди, прикрыв красные глазки, хмурая беспробудная тоска.

Санёк вошёл тихо, стараясь двигаться осторожно, но всё равно задел стул, и тот с грохотом полетел на пол. Во всей квартире было темно, только у матери из-под двери выбивалась полоска света. Там едва слышно играла музыка и переговаривались почти шёпотом. Перед глазами ходили круги. Из глубин организма поднимался вал тошноты, давя органы, просился наружу. Санёк держался. Он рухнул на диван и затих, бессознательно шаря вокруг. Случайно задел выключатель торшера, и слабенькая сороковаттка, будто охнув, погасла.

И тогда темнота сделала шаг вперёд, и заполнила комнату, и села на грудь, а тоска, подобравшись с полу, забралась в голову.

– Меня никто не лю-убит… – простонал Санёк, слепо вглядываясь перед собой. Постепенно глаза привыкали, и он разбирал в слабом свете фонарей за окном очертания громоздкой мебели.

Туша давила на виски и глаза, застилая взгляд. Тоска была всегда, всегда, когда он оставался в комнате один. Даже телевизор не помогал. Санёк нашарил наконец «ленивку». Засветился экран, замелькали на нём люди, лица, огни, жёлтое, красное, синее, звуки, формы – там была жизнь, там были счастливы, улыбались и пели, а тут… тут была тьма, и одиночество, и ничтожество, и бессилие – все насели на человека, царапая мозг острыми злыми когтями.

Санёк скатился с дивана, на карачках подобрался к окну, подтянулся к подоконнику и положил лицо на него, щекой к прохладной шершавой поверхности. Он вдыхал свежий воздух и не мог надышаться, он пил ветер, впитывал шорох машин и цокот каблучков, голоса поздних прохожих, которые и не знали, что он страдает тут, наверху. Никто не знал, что он есть, мир отверг его, забыл про Санька, плюнул, а он, Санёк, утёрся, потому что делать – что он мог сделать, когда вместо приветливого ласкового лика давно уж видел злобный оскал?

Голова кружилась, пол поднимался и опадал, стены клонились в разные стороны, в такт дуновению ветра. Сквозняк развозил грязь по морде мира, в морщинах его скопились злобные чертенята, они показывали розовые языки, тянули, вытягивали, будто хотели достать до Санька.

Что он мог?

Санёк подтянулся выше, цепляясь за карниз. Металлическая полоса отогнулась, царапнув большой палец.

Только ответить тем же. Поднявшись во весь рост, Санёк забрался коленями на подоконник, упираясь ладонями в проём, высунулся на улицу. Внизу стоял киоск, где продавали водку, пиво, сигареты и чипсы; огни его перегораживали тротуар. Из-за поворота, визжа шинами, вывернула чёрная иномарка и, набирая скорость, проехала мимо. Санёк, покачиваясь, выдвинулся дальше, копя во рту слюну.

Потом нагнулся и плюнул.

Шатнулся, пальцы заскребли по дереву, собирая занозы под ногти, – и улица приняла его. Подхватила полными руками ветра, нежно, как когда-то мать, с любовью и заботой. Санёк расслабился и улыбнулся, отдаваясь последней ласке.