Сватоплук Чех - Путешествия пана Броучека

Пан Броучек сунул в рот погасший остаток сигары и чиркнул спичкой, чтобы ее раскурить.

При звуке, произведенном чиркающей спичкой, и видя вспыхнувший огонек, Домшик отшатнулся в испуге и поднял руки, как бы для защиты.

Потом он воскликнул: — Что ты сотворил? Откуда пришел огонь?

Броучек был так изумлен этим вопросом, что уронил спичку. «Ну и ну! вздохнул он мысленно. — Они и спичек не знают!» — Огонь что, в этом сундучке? — продолжал допытываться Домшик.

— Да с чего ты взял? — и пан домовладелец открыл коробок.

— Но как же ты зажег щепочку?

— Да очень просто! — И паи Броучек чиркнул новую сничку.

— Вот диво! Скажи, как можно извлечь огонь из пустого сундучка голой щепкой?

— Но это же дело совершенно естественное, гмгм… — пан домовладелец замялся, не находя ответа.

От нечего делать он часто читaл надпись на коробках шведских спичек, и кто-то ему перевел, что utan svafvel och fosfor означает «без фосфора и серы». Но отчего они тогда зажигаются, он не мог себе теперь объяснить.

— А откуда этот смрадный дым? — продолжал вопрошать древний чех. — От этих щепочек?.

— Да нет же! Это от сигары.

— А чего ради ты жжешь это мерзкое зелье?

Пан Броучек понял, что древние чехи не знают и табака, и вряд ли ему удастся объяснить им, чего ради он курит, особенно эти «короткие». Он и сам иной раз не мог понять, чего ради он это делает. Поэтому он предпочел промолчать.

— Дивлюсь я, как ты можешь брать в рот эдакую гадость. Дым сей и вправду отдает преисподней, мне в нем даже тошно стало…

С этими словами Домшик распахнул дверь и продолжал серьезно: — Я знаю, разум человеческий многие дивные вещи придумал и еще более дивные придумает, и я порицаю тех, кто, не умея постигнуть некую вещь, сразу же в крик: «Злые чары! Колдовство!» Но я не хочу сказать, что иной раз не случаются вещи и сверхъестественные, от лукавого. Ты жил среди людей бродячих, а те любят заниматься колдовством, может, и тебя научили черной магии…

— Не веришь же ты в наш просвещенный век («Да, весьма просвещенный!» пан Броучек вовремя спохватился и перешел к иной тактике защиты): — Но ведь я эти спички не сам делал, я их купил!

— Пусть только купил; все одно, ты нехорошо поступаешь, занимаясь подобными делами. Я-то верю, что ты никак не связан с чернокнижниками, и все это, может, просто фигли, для обмана людей хитроумно сплетенные. Но иные с легкостию могут рассудить иначе, и тогда худо тебе придется. Колдовство карается у нас сожжением заживо. А посему послушай моего совета и выбрось подальше это адское зелье и волшебный коробок!

— С превеликой охотой — он все равно уже пустой.

Гость швырнул и то и другое в открытые двери, ворча про себя: «Эти средневековые суеверия, право, заразительны: я уже сам, бог весть с чего, начал пугаться своих несчастных Sakerhets Tandstikor! [28] Безопасных спичек (шведск.).

— Ну, а теперь облачись в остальные одежды, предложил хозяин.

— Я бы уже сделал это, если б знал, как в них влезть. Скажи мне, к примеру, куда надеть это лиловое нечто?

— Это епанча, — разъяснил с улыбкой Янек от Колокола. — В нее ты завернешься под конец.

С его помощью пан домовладелец прикрепил к полукафтану объемистый кошель, оделся в небесно-голубую юбку, опоясался металлическим поясом с привешенной к нему мошной и поверх всего этого замотался в удивительный плащ, который Янек назвал епанчой. С каждым напяливаемым на себя предметом туалета он отдавал дань иронического восхищения древнечешским портным и наконец осторожно переложил в кошель и мошну драгоценные мелкие реликвии девятнадцатого века.

Однако на сундуке осталось лежать еще нечто коричневое, суконное, назначение чего он никак не мог — угадать.

— Может, это фартук к моей юбке, а? — вопросил он саркастически.

Янек от Колокола от души расхохотался.

— Но это же кукуль! Смотри! — И, взяв коричневый предмет из рук гостя, он ловко пристроил его на своей голове, так что из него выглядывало лишь его смеющееся лицо.

Пан Броучек тоже засмеялся, но как-то кисловато.

— Прекрасно! — одобрил он иронически. — Из этого кукуля человек выглядывает, как квочка из гнезда. Такой чепец очень гармонирует с бабьей юбкой и сумой.

— Но зато голова твоя будет спрятана от свежего воздуха, егоже ты так опасаешься, — сказал хозяин с улыбкой, надевая капюшон на пана Броучека, чье лицо пылало от стыда и злости.

— Ох, да мы забыли про обужу, — воскликнул Домшик, придирчиво оглядев гостя с головы до ног.

— Я как раз хотел послать Редуту к сапожнику, чтобы он мне зашил это на скорую руку, — сказал Броучек, демонстрируя разорваную штиблету.

Домшик заявил, что сегодня вряд ли успеют починить, тем более что сейчас и ремесленники чаще имеют дело с оружием, чем с орудиями своего труда; однако он припомнил, что здесь, в коморке, за сундуком, лежат у него, опять же полученные в наследство, сапоги, которые, пожалуй, придутся впору пану Броучеку.

Тот робким взглядом окинул старинные сапоги, которые Домшик извлек из сховы. У них были чудовищно длинные носы, и они тоже были двух цветов: к красной штанине зеленый, а к зеленой — красный.

Древний чех сопроводил их следующей рекомендацией:

— Все, что ко времени, — благо, гласит старая пословица. Не смотри, что они сшиты по старой моде. Раньше мирская суетность заставляла людей носить такую длинноносую обувь, и я слышал, что однажды в замке Коштяле у Литомержиц громом поразило туфли рыцаря и его супруги и напрочь оторвало эти длинные носы.

«Чтоб тут все громом разразило», — подумал про себя пан Броучек, но, видя неизбежность, натянул муаейную обувь.

— Теперь ты стал похож на человека, — с удовлетворением заметил хозяин. Остается лишь выбрать оружие, которого в моем доме предостаточно.

— Ох, не будем говорить об оружии! Если бы я обладал малой толикой воинского тщеславия, я бы давно мог записаться в общество стрелков или гренадеров.

— Но мы носим оружие не из тщеславия, нас нужда заставила.

— Какая нужда? Господи боже, вы что, боитесь один другого? Или у вас в Праге столь небезопасно, что вы не отваживаетесь и днем выходить на улицу без оружия? Или у вас нет полиции, которая защищала бы мирных граждан от всякого сброда?

— О сброде речи нет. Разве я не сказал тебе, что Зикмунд с войском своим стоит перед Прагой?

— Ах, я и забыл про эту проклятущую осаду. Все это очень печально, но мне от оружия было бы мало проку. Не буду же я таким дураком, чтобы выступить один против войска, а мирного человека они, наверное, и отпустят с миром; если же нет, ну что ж, я сопротивляться не стану, потому что все равно ничего бы не сделал, а только зря солдат раздразнил. Скорее уж я поручу душу господу богу, и пусть меня порубят на мелкие кусочки.