Александр Маслов - Стражи Перекрестка

– Вообще, по всем вопросам, вызывающим беспокойство, в мое отсутствие советуйтесь с головой, – сказал дейф, видя какие затруднения вызвал его невинный вопрос.

– Так я советуюсь. Только ей, родной, и руководствуюсь, – Василий Михайлович слегка постучал себя пальцем по темечку.

– Магистр имел ввиду голову Маркинштейна, – пояснил Тришка. – С ней нужно советоваться. Так сказать, голова моего врага – лучший друг. Хи-хи-хи! – он залился смехом, вдруг спохватившись спросил: – А где она, кстати? Где наш драгоценный подарок?

– В холодильнике. Убрал, чтобы не завонялась. И от посторонних глаз, – подполковник помрачнел, говорить, даже вспоминать о части тела Маркинштейна ему не хотелось. Не избавился он от верхней части Якова Ивановича лишь потому, что знал: рано или поздно о ней спросят.

– Сюда несите, – властно сказал Шанен Горг. – Мы вас научим правильно обходиться с ней. А в холодильник головушку прятать не надо. Не бойтесь, она не испортится – гарантирую. Теперь это – лишь симпатичный сувенир, наделенный волшебными свойствами. Повесьте ее сюда, – дейф похлопал по простенку, с которого заботливо и мудро улыбался портрет Президента.

– Правильно. Здесь ей место, – Тришка придвинул к простенку стул, быстро вскочил на него и сдернул рамку. – Сюда, башку! Давайте! – поторопил он милиционера, сам подбежал к открытому окну и швырнул лик главы государства на улицу.

Поступок гога Василию Михайловичу не понравился. Он подумал, что очень нехорошо будет, если кто-то из прохожих или сотрудников Управления заметит, как портрет Президента вылетел из его окна, словно надоевший хлам. Подумал, помрачнел, однако своими соображениями с гостями не поделился и с кряхтением вытащил из холодильника подарочную коробку. Тришка при этом будто прочитал его мысли и сказал:

– Не дрейфь, Михалыч. Физиономия Президента теперь ни к чему. Есть в нашем мире рожицы поважнее. Вот моя, например, – он опять вскочил на стул, гордо вскинул подбородок и, подняв руку, провозгласил: – Вперед к светлой жизни, товарищи! К новым свершениям! Даешь стране угля! Мужикам – футбол, бабам – колготки! Пиво и шампунь бесплатно!

Измученный слух Хрипунова зацепился только за последний лозунг, и милиционер спросил, осторожно опуская коробку на край стола:

– А правда, что теперь пиво будет литься из водопроводных труб?

– Сущая истина, – ответил гог, поднимая крышку. – С восьми до восьми тридцати утра – сам график составлял, – он поднял голову Маркинштейна за волосы и внимательно осмотрел ее со всех сторон, заглянул в уши и приоткрытые глаза. – Хорошая какая, – сказал Тришка, оставшись довольный результатом осмотра. – Берите, Михалыч, вешайте ее на гвоздик.

Подполковник брезгливо и несмело подцепил пальцем цепочку, подошел к простенку и кое-как накинул золотые звенья на гвоздь – голова усопшего повисла ровно, чуть ниже пыльного квадрата, закрытого прежде светлым ликом Президента.

– Хороша. Действительно хороша, – с придыханием повторил гог.

– Чего же ей быть плохой, если с хорошего человека срублена, – любуясь экстравагантным украшением, Хельтавар остановился посредине ковровой дорожки и распорядился: – Давай, Триш, обучай подполковника правилам эксплуатации.

– Все очень просто. Здесь включается. Берешь, Михалыч, за маркинштейновский нос и дергаешь вниз. Вот так, как за слив на унитазном бачке, – гог уцепился за крючковатый нос и отважно потянул вниз.

Тут же черепушку Якова Ивановича осенило волшебство, и в ней обнаружились признаки жизни: лицо перекосило судорогой, челюсть отвисла, глаза открылись шире и мутно воззрились на начальника Управления.

– Ктооо посмел тревожить усопшего? – раздался угрожающий глас.

В кабинете наступила тишина, мертвая, точно ночью в морге.

– Скажи, что ты тревожишь, – прошептал Тришка и подтолкнул Хрипунова.

– Но я же ничего не делал, – произнес милиционер, чувствуя холод в спине и острые признаки радикулита. – Я не трогал. И врать я не могу…

– Давай, Михалыч, не дрейфь – на себя вину бери, – настоял гог, упираясь кулачком в больную спину подполковника. – Если чего, то мы тут, рядом.

– Смелее, – поддержал гога магистр. – Вам же с ним теперь работать.

– Я… – после долгой заминки сказал Хрипунов. – Я потревожил… Нечаянно зацепил.

– О, Василий Михайлович! – проговорила голова Маркинштейна, и прищурила один глаз. – Хорошо выглядите. Исключительно хорошо, при вашей нервной службе.

– Спасибо, – промямлил милиционер. – Вы тоже неплохо смотритесь. Да, вполне, при нынешних обстоятельствах.

– Благодарю, благодарю, – верхняя часть Якова Ивановича попыталась кивнуть, однако это получилось как-то неумело – она лишь закачалась на цепочке, размахивая жидкой шевелюрой.

– Вот и хорошо – подружились, – заключил Тришка. – Так сказать, начали отношения с нового листа.

– Да, да, – согласился Маркинштейн. – Кто прошлое помянет, тому глаз вон. Василий Михайлович, – мутное око покойника заискивающе посмотрело на подполковника. – У вас закурить не будет? Кажется, целую вечность не курил.

– Увы, не курю, – Хрипунов развел руками. Страх, поначалу крепко уцепивший его, постепенно отпускал.

– Сейчас изыщем, – пообещал гог, метнулся к телефону внутренней связи и набрал номер дежурки. – Эй, мальчики, сюда кого-нибудь с цигарками пришлите, – проговорил он в трубку. – Да, к начальнику в кабинет и бегом.

– Триша! – начальник Управления, бросился к телефону, что бы отменить команду гога. – Они же голову увидят! Представляете, что тогда будет?!

– Ничего не будет, – остановил его Хельтавар. – Пусть сотрудники привыкают. Пусть сживаются с новыми реалиями.

– Но!..

Василий Михайлович собирался что-то возразить, только его перебил голос Маркинштейна:

– Что здесь такого? Я всего лишь сигаретку попросил. И с милицией я всегда дружил – обиды быть не должно.

Из коридора уже доносились торопливые шаги. Хрипунов сжал кулаки и задержал дыхание.

– Вот, пожалуйста, Василий Михайлович, – сказал сержант, протягивая с порога пачку «Уинстон».

– Это вон ему приспичило, – гог указал на фрагмент Маркиншнейна, болтавшийся на стене. – И подкури, пожалуйста, брат. А то, видишь, ни рук, ни ног – калека совсем.

Вопреки ожиданиям начальника Управления молодой милиционер обалдел не окончательно. Он только сначала пожелтел, задергался, перебирая на месте ногами, будто решая, куда ему лучше податься: к выходу или к распахнутому окну. А потом, сказал, страшно потея:

– Ну вы, бля, даете! Даете, бля, блин!

– Ты подкури, подкури сигаретку, – напомнил ему Тришка.

– Ага! Щас! – он забил руками по карманам в поисках зажигалки. – Сейчас я ее! – дрожащие руки не сразу извлекли огонь, но все ж сержант подкурил, глубоко затянулся, урывками поглядывая на Хельтавара и на голову, нетерпеливо ожидавшую, когда с ней поделятся куревом.