Руслан Белов - Муха в розовом алмазе

– А что именно?

– Рассказывал, что лишь благодаря органам госбезопасности над Таджикистаном было безоблачное небо. И в самом деле, после того, как их не стало, сразу кулябские таджики ополчились на ленинабадских, памирские – на тех и других, война, короче, между племенами началась. И до сих пор она продолжается. А раньше, как начинал какой-нибудь местный туз воду мутить, так сразу в автокатастрофу попадал или того хуже – на Колыму...

– На эту тему мне Юрий Владимирович древнегреческую притчу рассказывал, – перебил меня Полковник, чуть ли захлебываясь от неожиданно нахлынувших чувств. – Слушай, интересная притча. Два острова в Эгейском море было, на одном все спокойно, тишь, гладь и божья благодать, а на другом сплошные междоусобицы и дамокловы мечи повсюду развешены. Так царь неспокойного острова приплыл на спокойный с дружественным визитом и попросил его царя поделиться опытом. И тот повел бедолагу на пшеничное поле гулять. И как только видел, что колосок какой повыше других вырос – так хвать его с корнем. Неспокойный царь понятливым оказался и, коллеге руку благодарно пожав, немедленно уплыл на свой остров... Колоски дергать... Вот мы и пришли, уважаемый Евгений Евгеньевич.

– Классная притча, приходилось слышать... – вздохнул я, рассматривая прутья, за которыми мне предстояло получить прописку. – Представляю, сколько вы таких колосков в России за семьдесят лет надрали... Столько, что хлеба не стало...

– Зря вы так на реальную жизнь реагируете, молодой человек, – сказал Полковник, запирая меня в темнице. – Знаете, когда человеку особенно хорошо? Когда он как кирпичик в стенку ложится и лежит там смирно. Вот вы ни на одной работе не задерживались, семей штук пять поменяли. Из-за чего? Из-за того, что не могли лежать кирпичиком, языком болтали, ручками-ножками дрыгали, вот вас и выжимали отовсюду и не кто-нибудь, а кирпичи соседние! Ну что, я не прав?

– Конечно, правы, – вздохнул я, чернея от соответствующих воспоминаний.

Увидев, что я побежден и потому не склонен продолжать беседу, Полковник собрался уходить. И тут я вспомнил о бомбе на Поварской и со страхом посмотрел на бывшего чекиста.

– О бомбе хотите меня спросить... – расшифровал он мой взгляд.

– Да... По-моему, это шизофрения в пышном букете с паранойей и эпилепсией...

– Совершенно верно! – обрадовавшись, ткнул пальцем в мою сторону командированный хранитель бомбы. – Самая натуральная шизофрения, потому как клин клином вышибают. Сумасшедший мир, катящийся к духовной гибели, могут спасти только сумасшедшие. Только сумасшедшие и неподдельный страх. Люди должны ежеминутно чувствовать угрозу, чувствовать, чтобы сплачиваться, чтобы оставаться людьми...

– Вы всех хотите превратить в невротиков. А невротики склонны к необдуманным поступкам. И очень скоро кто-нибудь из ваших последователей разнесет свой страх на молекулы вместе с собой и Московской областью.

– Мы думали об этом, – светло улыбнулся Полковник. – Каждый из нас думал, пока не увидел бомбу... Однако, мы с вами заболтались.

И ушел прочь, великодушно оставив мне мою керосиновую лампу.

Как только звуки его шагов стихли, я уселся на землю и задумался о текущем моменте. Ничего хорошего в голову не пришло, а дурных мыслей думать не хотелось. Разогнав их по темным углам, я уставился в горизонтальную борозду, когда-то проделанную в стенке рассечки отбойным молотком Витьки Евглебского.

...Эту рассечку мы опробовали с заслуженным деятелем искусств Константином Федоровичем Карповым, трижды орденоносцем. Он был замечательным человеком, интеллигентным, умным, все знающим. Но, тем не менее, на полевые банкеты мы его никогда не приглашали – алкоголик до мозга костей, он писался под себя после первого же стакана. А однажды ночью я видел его на карачках у палатки проходчиков – чавкая, он слизывал с земли вылитые бражные подонки. Много у нас таких было. И киноартисты известные, и футболисты, и полковники... Многие люди, не выдержав испытания алкоголем, оказывались на нашей разведке... В расчете спрятаться от магазинов и питейных заведений...

От реминисценций меня оторвали звуки шагов и голоса отрывисто переговаривающихся людей. Прислушавшись, я понял, что возвращается Полковник. И не один, а с Синичкиной.

Через минуту Анастасия стояла передо мной. Руки ее были по-прежнему связаны, в глазах стояли слезы, а левая щека пылала – скорее всего, от недавней пощечины.

Я задергался, забился о прутья. Они выдержали мой натиск.

– Мы не станем ее мучить, если ты найдешь выход из штольни, – сказал Полковник.

И увел девушку, так и не проронившую и слова.

Минут пять после ухода Синичкиной, я, совершенно разъяренный, бегал по темнице, затем попытался раскрыть хитрый замок медной проволочкой, найденной под ногами. Эта совершенно безнадежная работа была прервана отдаленными звуками, которые можно было идентифицировать только лишь как звуки стрельбы.

"Али-Бабая отстреливают, – подумал я довольно безразлично. – Вот свинство, последние месяцы жизни, может быть, проистекают, а мы схватились, как крысы в железной бочке. Нет, чтобы помириться перед лицом смерти, попытаться даже, может быть, что-нибудь придумать... Ну, ты даешь... Помириться... А всего сутки назад был категорически против всяческих переговоров... Правильно... За переговоры всегда выступает слабейшая сторона. Как там моя Синичкина? "Мы не станем ее мучить, если ты найдешь выход из штольни"... Похоже, они подозревают меня в сокрытии какого-то временнoго шлюза на поверхность. Или телекинетического ковра-самолета типа недра-земля. "Мы не станем ее мучить"... Значит, пока ее не трогают... Не трогают..."

Успокоив себя этим выводом, я опустился на почву рассечки, прикрыл глаза и принялся вспоминать вчерашний поцелуй Анастасии, недавнее путешествие ее сонной руки по моему телу. Воспоминания, естественно, сменились сексуальными фантазиями, в самый разгар которых в камеру вошел Баклажан. Вошел, приблизился к решетке, обхватил прутья жилистыми руками и, силясь уменьшить их диаметр, засверлил меня глазами. Высверлив полдюжины отверстий, выдавил:

– В общем, так, Женя, Женечка. Я тут поспрошал кое-кого, покумекал и пришел к выводу, что ты знаешь, должен знать, как отсюда выбраться. Мне что-то скучновато стало в этой дыре, все думаю, на хрена я сюда тащился, если алмазы здесь без начинки? Хотя и наличествующие у нас, конечно, не заржавеют... Так что давай, думай на заказанную тему. Мне Кучкин давеча рассказал, что с воображением ты парень, и я понял, что не надо тащить сюда эту бабенку, насиловать ее, вырывать ее накрашенные коготки, забурник в разные места засовывать. Ради своей бомбы я все сделаю, и поэтому ты должен напрячься и что-нибудь придумать.