Татьяна Устименко - Дочь Господня

Архиепископ Збышек молился – так откровенно и истово, как не разговаривал с Господом уже лет десять. Огонек свечи едва теплился, выхватывая из темноты фрагменты старинной потускневшей от времени иконы в тяжелом серебряном окладе. Слабое теплое пятнышко света металось в такт тяжелому мужскому дыханию, освещая то сухие, искривленные страданием губы Спасителя, а то полуприкрытые опухшими веками глаза – то ли осуждающие, то ли равнодушные. Коленопреклоненный прелат все пытался встретиться взором с нарисованным образом, но Господь упорно отводил расширенные мукой зрачки, не желая брать на себя ответственность за готовящийся грех. Епископ отчаянно заскрипел зубами. Он тщетно взывал к Гавриилу, но архангел не появлялся. Збышек злился. На всех: на ангела-соблазнителя, на Бога с его далеко идущими планами, на самого себя – слабого и сознательно поддающегося искусу. Душа епископа страстно взывала к душе Маргариты, способная думать лишь об одном – только бы она пришла. Но оставшийся здоровым и непомутненным рассудок противился и кричал – нет, не приходи. Прелат измучался ожиданием, ежеминутно переходя от надежды к отчаянию и обратно. Сердце его терзалось сомнениями, металось, разрываясь на две половины. Збышек твердо знал – плодом этой ночной встречи станет дитя, столь угодное Господу – его будущий воин, защитник и охранитель. Избранный, зачатый незаконно, но призванный носить небесный чин серафима. Ведь чем ценнее дар – тем дороже плата за его обретение. Каким же он станет, этот дар божий? Может быть, таким же высоким и сильным, как потенциальный отец, с серыми глазами матери и ее золотыми волосами? А может, он унаследует ее ранимую душу, но зелень глаз и рыжинку кудрей возьмет от отца? Нежная душа – не лучший подарок для будущего воина… Да и сможет ли сама Маргарита пройти через уготованные ей испытания? Незаконнорожденное дитя грешной монахини… Епископ вздрогнул от ужаса, от страха за нее – хрупкую и податливую. И тут же поклялся себе, что защитит, убережет от всех напастей свою нежданную, но такую сладостную и прекрасную любовь. Спасет, охранит Богом данную возлюбленную, укроет ее в самом лучшем и дальнем своем поместье, и вырастит их дитя…

Молитва рождалась сама собой.

В дверную створку тихонько постучались.

Он рванулся не только телом, но и всей душой, торопливо вскочил с колен, метнулся к двери и распахнул ее широко. На пороге стояла она.

Все помыслы и сомнения мигом вылетели из его головы, оставив после себя одну лишь всепожирающую, все заслоняющую радость и дерзкое мальчишеское ликование – она пришла! Ему так хотелось верить в то, что она пришла не только по воле Господа, но и по зову своего сердца. Верить, что она его любит! Он обнял ее горячо и пылко, неловко, чуть скованно целуя золотые локоны, прохладные щеки, плотно сомкнутые ресницы и два лепестка розы – ее мягкие, доверчиво подставленные губы. Он уже так давно не был с женщиной, что почти забыл, как это упоительно. Упоительно до самозабвения, до полного растворения в другом человеке… Она закинула руки ему за шею и ответила на поцелуй – с наивной, неумелой готовностью. Голова прелата закружилась, повергая их обоих в пучину греховной страсти. Мужские руки скользнули по стройному девичьему телу, словно не смея поверить в его невинную доступность. Одежды торопливо спадали на пол… Последняя предсмертная вспышка свечи неожиданно ярко озарила Маргариту, распущенными волосами и застенчиво скрещенными руками прикрывающую обнаженную грудь… Не выпуская из объятий, не отрывая губ от ее рта, он увлек девушку на призывно расстеленное ложе и поспешно накрыл своим телом, сплетая руки с ее руками, погружая напряженное мужское естество – в желанную мягкость между ее раскрывшихся бедер… Это стало наслаждением на грани боли – слаще манные небесной, торжественнее мессы и таинственнее предсмертного соборования. Она отдавалась ему беззаветно – вверяя и жизнь свою, и плоть, и помыслы. Она пьянила сильнее выдержанного церковного кагора. Он упивался ею, но все никак не мог напиться, истомленный многолетней жаждой. О, эти плечи ее, груди ее, лоно ее…

– Я хочу быть с тобой нежным! – шептал он, будто принося обет перед Богом и самим собой.

И невесомым дуновением страстного соития по келье плыло его тихое стенание – Маргарита, желанная моя, возлюбленная моя!

Предначертанное Господом свершилось. На счастье ли, на беду ли…

Это проявилось через пару месяцев. Обычные Женские недомогания так и не пришли, сменившись ежедневными приступами выматывающего головокружения и надоедливой утренней тошнотой, оставляющей после себя неприятный привкус желчи во рту и смешанный со стыдом испуг. Маргарита стала слезливой и обидчивой, принимая на свой счет любое случайно услышанное слово. Прежде тоненькая, даже худая той особой худобой юности, она начала раздаваться в талии уже на третьем месяце беременности, потому что ребенку просто не нашлось достаточного для развития места в этом легком маленьком теле. Справедливо опасаясь невозможности достаточно долгое время скрывать от всех свое щекотливое положение, Маргарита несколько раз звонила по оставленному архиепископом номеру телефона, рассчитывая получить обещанную им помощь и защиту. Но девушке не повезло. Неизменно вежливый секретарь в безукоризненно официальных фразах отвечал, что прелат спешно отбыл в Рим для возведения в кардинальский сан. И никому не известно, когда он возвратится обратно в Верону, да и вернется ли сюда вообще.

Маргарита впала в панику. Ситуация оказалась безвыходной. Будучи уже не в силах утаивать закономерно развивающуюся беременность и опасаясь гнева со стороны строгих монахинь, она обратилась к Богу, умоляя спасти и охранить ту, которая так послушно исполнила его благую волю. Однако Иисус молчал… Немало бессонных ночей провела Маргарита в молельне, распростершись ниц перед равнодушным распятием и прижимаясь пылающим от отчаяния лбом к холодным каменным плитам. Она призывала смерть на свою неблагоразумную голову, проклиная и оставившего ее Гавриила и собственную доверчивую непредусмотрительность. Растущее в ее лоне дитя пока не вызывало в сердце юной матери никаких положительных эмоций, оказавшись не долгожданным даром – а нежеланной и обременительной обузой. Сама еще не вышедшая из детского возраста, Маргарита оказалась совершенно не готова к внезапно обрушившимся на нее тяготам грядущего материнства, растерявшись перед лицом неминуемой огласки и последующего позора. И лишь в одном она оставалась непоколебима. Что бы ни случилось с ней самой, какие несчастья и испытания ни ожидали ее в будущем, согрешившая монахиня намеревалась любым доступным ей способом оградить от разоблачения того, кто стал невольным виновником постигших ее неприятностей. Всем жаром лишенного сострадания сердца, всем пылом так и не раскрывшейся души, всей страстью не успевшего окончательно развиться тела Маргарита полюбила мудрого и красивого архиепископа Збышка, ни на одно мгновение не допуская крамольной мысли, что он способен бросить и забыть ту, которую обнимал и целовал столь самозабвенно. Ведь, как известно, все мы веруем в первую очередь в то, во что нам хочется верить более всего.