Александр Житинский - Дитя эпохи

Генерал издал горлом какой-то звук. Шея Черемухина, за которой я наблюдал, стоя сзади, мгновенно покраснела, будто ее облили кипятком.

Молодой человек в повязке между тем деловито перевел речь старика на французский.

– Храни Господь Францию и Россию! – закончил старик.

Из рядов бризанцев вышла голубоглазая негритянка и поднесла генералу хлеб-соль. Генерал взял хлеб-соль обеими руками и сразу стал похож на пекаря. Впечатление усиливала белая панама, которая была у него на голове.

Вдруг бризанцы дружно запели, руководимые стариком. Песню мы узнали сразу. Это была «Марсельеза» на французском языке. Генерал быстро передал хлеб-соль Черемухину и приставил руку к панаме. Бризанцы спели «Марсельезу» и без всякого перерыва грянули «Боже, царя храни».

Рука генерала отлетела от панамы со скоростью первого звука гимна.

– Это же «Боже, царя храни»! – страшным шепотом произнес Лисоцкий.

– Слышим! – прошипел Михаил Ильич.

Спев царский гимн, бризанцы затянули «Гори, гори, моя звезда…» Мы облегченно вздохнули, и я даже подпел немного.

На этом торжественная церемония встречи была окончена. Вятичи разошлись. С нами остались президент и переводчик.

– Господа, – сказал генерал, – мы очень тронуты вашим приемом. Откровенно говоря, мы не ожидали услышать здесь наш родной язык.

Старик тоже в чрезвычайно изысканных выражениях поблагодарил генерала. При этом он отметил его хорошее произношение.

– Вы почти без акцента говорите по-русски, – сказал он.

– Здравствуйте! – сказал генерал.

– Добро пожаловать! – кивнул старик.

– Да нет! – сказал генерал. – Почему, собственно, я должен говорить с акцентом?

– Но вы же француз? – спросил старик.

– Я? Француз? – изумился генерал.

Кажется, только один я уже все понял. Ну, может быть, Черемухин тоже.

– Позвольте, – сказал президент. – Но господин переводчик переводил вашу речь на французский язык для вашей делегации?

– Совсем нет. Он переводил для вас, – сказал генерал.

– Именно для вас, – вставил слово Черемухин.

– Господа! Господа! – заволновался президент. – Я ничего не понимаю. Вы из Франции?

– Мы из Советского Союза, – отрубил генерал.

Президент и его переводчик посмотрели друг на друга и глубоко задумались.

– Как вы изволили выразиться? – наконец спросил президент.

Пришла очередь задуматься генералу. Он тоже оглянулся на нас, ища поддержки.

– Советский Союз. Россия… – сказал генерал.

На лице президента отразилось сильнейшее беспокойство.

– Вы из России? – прошептал он.

– Да. Из Советского Союза, – упрямо сказал генерал.

– Простите, – сказал президент. – Это, должно быть, ошибка.

– Что ошибка? Советский Союз – ошибка? – вскричал Михаил Ильич.

– Он не понимает, что Россия и Советский Союз – синонимы, – не выдержал я.

Этим я совсем сбил с толку Михаила Ильича. Генерал страдальчески взглянул на меня, переваривая слово «синонимы».

– Он не знает, что это одно и то же, – разъяснил Черемухин.

– Как это так?

– А вот так, – сказал Черемухин со злостью. – Видимо, нам придется объяснять все с самого начала.

Президент и переводчик с тревогой слушали наш разговор.

– Господа, – сказал президент. – Мы знаем, что в Российской империи…

– Нет Российской империи! – заорал Михаил Ильич. – Уже пятьдесят с лишним лет нету таковой! Вы что, с Луны свалились?

Негры синхронно перекрестились.

– Надо отвести их к Отцу, – сказал переводчик.

– У Отца сегодня государственный молебен, – сказал старик, запустив пятерню в бороду.

– Так это же вечером!

Президент оставил бороду в покое и попросил нас обождать, пока они доложат Отцу.

– Кто это – Отец? – спросил генерал.

– Отец Сергий, патриарх всея Бризании.

– А-а! – сказал генерал.

Они пошли докладывать Отцу, а мы остались на аэродроме. Кэт с помощью своего араба соорудила поесть. Мы съели ее колбасу с хлебом-солью и провели дискуссию о Бризании. Когда генерал узнал, что еще на «Иване Грозном» нам кое-что стало известно из Рыбкиных уст, он вознегодовал.

– Нельзя пренебрегать данными разведки! – сказал он. – Дайте мне записи.

Я передал генералу конспекты Рыбкиных лекций. Михаил Ильич тут же углубился в них.

– Алексей Буланов! – вдруг вскричал он.

– А что? Вы его знаете? – участливо спросил Лисоцкий.

– Нужно читать художественную литературу! – заявил генерал. – Граф Алексей Буланов описан в романе «Двенадцать стульев». Гусар-схимник… Помнится, он помогал абиссинскому негусу в войне против итальянцев.

– Точно! – в один голос закричали мы с Лисоцким.

– «Двенадцать стульев» – это не документ, – сказал Черемухин.

– Выходит, что документ, – сказал генерал.

– Неужели нас убьют? – вдруг печально сказал Лисоцкий.

Эта мысль не приходила нам в голову. Мы вдруг почувствовали себя выходцами с другой планеты. Проблема контакта и прочее… А что если наши братья по языку и бывшие родственники по вере действительно нас ухлопают? Чтобы не нарушать, так сказать, стройную картину мира, сложившуюся в их головах.

– Нет, не убьют, – сказал генерал. – Христос не позволит.

Таким образом, нам официально было предложено надеяться на Бога.

Вдруг со стороны домиков показалось какое-то сооружение, которое несли четыре молодых негра. Сооружение приблизилось и оказалось небольшим паланкином, сплетенным из лиан.

– Только для барышни, – сказал один вятич, жестом приглашая Кэт в паланкин.

Кэт храбро влезла туда, и вятичи ее унесли. Араб-проводник потрусил за паланкином. Мы начали нервничать. Генерал дочитал записи до конца и задумался.

– Путаная картина, – сказал он.

– Видимо, в разных племенах разные обычаи. Рыбка был в Новгороде. Там совсем не говорили по-русски. А здесь все-таки Вятка, – сказал я.

– Бывал я в Вятке… – зачем-то сказал генерал.

Тут пришел посланник от Отца. Жестами он приказал нам следовать за собой. Генерал стал приставать к нему с вопросами, но вятич только прикладывал палец к губам и улыбался.

– Глухонемой, черт! – выругался генерал.

– Отнюдь! – сказал вятич, но больше мы не добились от него ни слова.

Мы шли по главной улице Вятки и глазели по сторонам. Домики были маленькие, похожие на стандартные. Отовсюду из открытых окон слышалась русская речь.

– Определенно можно сказать лишь одно: они не те, за кого себя выдают, – донесся из домика приятный голос.

– Но позвольте, они вовсе ни за кого себя не выдавали…

– Сумасшедшие, одно слово, – сказала женщина.

– Нет, вы как хотите, а в России что-то неладно, – опять сказал приятный голос. – Да-с!

– Вечно вы, Иван Трофимович, преувеличиваете…

Мы миновали невидимых собеседников, плохо веря своим ушам. В соседнем доме мать воспитывала ребенка: