Александр Житинский - Спросите ваши души

Поначалу Си (так ее зовут практически все, даже постоянные покупатели) обращала на меня внимания не больше, чем на железный стул, на котором я сидел при входе, – в камуфляжной форме с пистолетом на боку.

Но все изменилось в одночасье.

Однажды я зашел в небольшой зал магазина, где Шнеерзон продавал светомузыкальные эффекты. Как раз в тот момент Сигма показывала там действие установки каким-то парням из ночного клуба. Мигали стробоскопы, грохотала музыка, а Сигма извивалась в центре зала в длинной юбке.

Она еще и танцует, как богиня.

Внезапно она остановилась и уставилась на меня в синих вспышках фонарей. Глаза меня поразили: черные, глубокие, страшные.

– Ты… что? – прошептал я, но слов все равно слышно не было.

Она разом вырубила музыку и включила обычный свет.

– Как тебя зовут? – тихо спросила Си.

– Женя. Евгений… – я растерялся, я ведь работал уже две недели, могла бы и запомнить.

– Клево… Джин! Ты Джин, – объявила она, глаза ее вспыхнули, она снова включила стробоскоп и завертелась в танце.

Какой на фиг Джин! Я разозлился, но Си более не обращала на меня внимания.

Однако через несколько дней явился ее друг Костик, молодой человек в очках, типичный школьный отличник. Я его пару раз видел до того, он приходил к Сигме, и она играла для него на тубе, а в другой раз на электрогитаре с двумя грифами. При этом они очень смеялись. Дело было перед самым закрытием магазина, никого из покупателей не было, правда, причину столь бурного веселья я не понял.

На этот раз Костик подсел ко мне, подтащив вращающуюся табуретку от рояля к моему стулу и, не переставая крутиться туда-сюда, повел со мною разговор. Этим вращением он меня раздражал.

– Евгений, вы ведь в Америке родились? – спросил он.

– Откуда вы знаете?

– Я справлялся у Шнеерзона.

– Зачем тогда спрашивать? – пожал я плечами. – Это имеет какое-то значение?

– Все имеет значение. И место, и время… – он оттолкнулся ногой от пола и сделал полный оборот на своей табуретке.

– Да перестаньте маячить! – не выдержал я.

Он резко остановил вращение.

Сигма в это время за прилавком как ни в чем не бывало наигрывала на блок-флейте «Ах, мой милый Августин».

– Я хочу предложить вам испытание, – сказал Константин.

– Какое еще испытание? – Мне это начинало уже не нравиться.

– К сожалению, я не могу пока сказать. Потом вам будет разъяснено. Вы должны быть спокойны, ничего страшного или опасного для вас не произойдет. Нечто вроде сеанса гипноза. Но это не гипноз. Исключительно в интересах науки.

– Где и когда? – спросил я.

– Здесь, после закрытия магазина, – он указал на помещение со светомузыкой.

– О’кей, – пожал я плечами.

К закрытию магазина неожиданно подошел директор соседнего с нами издательства Станислав Сергеевич. Издательство у него небольшое, типография еще меньше. Но все же работают человек пятнадцать: редакторы, печатницы, переплетчицы – в основном женщины среднего возраста. Мы довольно часто слышим из их окон хоровое пение, когда они празднуют дни рождения, государственные или престольные праздники, а также получку. Практически недели не обходится без пения русских романсов и блатных песен.

Издательство, кстати, издает эзотерическую литературу. Директору, как я понял, по фигу, что издавать, но его жена тяготеет к йоге, нейролингвистическому программированию, читает Шри Ауэробиндо и тому подобную чушь.

Но дело не в этом.

Однажды под Новый год, когда пение эзотериков достигло особой силы одушевления, Сигма посоветовала Шнеерзону:

– Вы бы, Моисей Львович, подарили им караоке, что ли? Слушать же абсолютно в лом.

– Ага, как же. Подарили… – пробормотал Шнеерзон.

Не знаю, как там дальше развивались события, но директор издательства именно тем вечером, когда меня готовили к испытанию, пришел покупать караоке своим сотрудницам к Женскому дню, который уже близился. Значит, Шнеерзон сумел-таки ему втюхать эту прекрасную машину с двумя тысячами русских песен.

Шнеерзон закрыл магазин, и два директора прошли в зал светомузыки, где стояло это чудо. Мы потянулись туда же, предвкушая зрелище небывалого масштаба.

– Ну-с, с чего начнем? – спросил Шнеерзон, включая аппарат.

– Давайте с нашего, русского, Моисей Львович, – проникновенно произнес эзотерик.

– Как скажете! – Шнеерзон что-то покрутил, полилась музыка, на экране возникли слова:

– Да вы пойте, пойте! – подбодрил Шнеерзон и сделал нам знак рукой, чтобы мы тоже включались в маркетинг.

И мы дружно грянули вместе с директорами:

Эзотерику понравилось.

– А похулиганистей чего-нибудь? У меня тетки боевые. С матерком можно…

– Есть такая музыка! – молодецки воскликнул Шнеерзон, как Ленин, когда кричал, что есть у него такая партия.

С визгом, балалайками и гармошками полилось что-то неизвестное мне, пересыпаемое матом, – частушки какие-то, которые, к моему удивлению, Сигма и Шнеерзон охотно подхватили.

Ну и так далее, не буду повторять, что у нее там широкое, а что наоборот.

Короче, Станислав Сергеевич караоке купил и потащил к себе в издательство. Точнее, мы с Костиком и потащили, а там спрятали до праздника в книжных пачках.

Мы вернулись в магазин и приступили к испытанию, как назвал это Костик. Шнеерзон не ушел. Как оказалось, он был полностью в курсе дела. Но вдруг снова явился директор издательства с бутылкой коньяка.

– Это дело надо обмыть! – сказал он.

Шнеерзон тут же организовал столик в зале светомузыки. Столик он соорудил из электрического пианино стоимостью две тысячи баксов, правда, накрыл его газетой. И директора уселись в сторонке, потягивая коньяк и наблюдая за испытанием.

Костик расположил меня в центре зала лицом ко входу. Свет погасил. Сигмы пока не было. Мерцал пульт светомузыки. В руках у Костика оказалась тонкая указка длиною в полметра. На самом кончике указки светилось красное пятнышко.

Заиграла музыка непонятного происхождения. Типа той, что заунывно играет перед концертами «Аквариума» под аккомпанемент переливающихся друг в друга красок.

– Расслабься… – шепнул Костик.

Вдруг в зал вошла Си, сделала два шага ко мне и остановилась в метре. Она смотрела мне прямо в глаза. Я почувствовал какой-то странный восторг, смешанный с почти мистическим ужасом, – настолько страшными и неземными были ее глаза. Черные расширенные значки и радужная переливающаяся оболочка вокруг них – тонкий кружок, как протуберанцы на Солнце во время затмения.