Даниил Клугер - Наши в космосе

И где бы ни шел сын божий пророк Бормо Туха, всюду рассказывал людям о божественном Острове, о божественном озере, о напитке божественном Алко. И припадали люди к бутылкам его, и исцеляли люди несчастья свои и беды.

Но предали Бормо Туху, и схватил его царь жестокий и обрек на смертную казнь, а для казни той сделал бутылку, огромную, словно дерево, и заставил пророка Туху на спине его многострадальной поднимать огромную ту бутылку на гору Бухану. А на горе солдаты швырнули Туху в бутылку, и пролежал сын божий на дне ее, прежде чем умер, питаясь одной лишь только божественной жидкостью Алко, девять дней и ночей. И стала ненужной стража, и ушли солдаты тирана, и пришли под покровом ночи сподвижники Бормо Тухи, извлекли из бутылки тело, возложили на ветви древа у подножия горы Бухану. А когда вернулись наутро, то уже не нашли они тела, лить рубище было в листве, ибо вознесся Туха в беспредельный таинственный космос, ибо вернулся сын божий, долг исполнив, к отцу своему. И вот с тех пор на планете…

Мне так и не удалось узнать, чем кончилась эта трогательная история. Сзади меня взяли за локти. Я оглянулся и увидел двоих в одинаковых салатного цвета комбинезонах и при оружии. Сопротивляться было глупо, и мы пошли сквозь толпу из храма. Позади семенил доносчик — тот самый нахал — и тараторил:

— Я его еще в пивной заприметил. Он ничего не пьет! Это ниводист!

Меня бросили в открытый сзади фургон, облепленный надувными шарами, закрыли его, и фургон тронулся. Я остался один. Но ненадолго. Я видел через окошко, как хватали моих будущих попутчиков. Сначала было неясно, за что их брали. Первые два после меня были угрюмы, неразговорчивы и на взгляд совершенно трезвы, когда же в фургон бросили третьего, все стало понятно. Я видел, как ему сунули под нос трубку с индикатором, после чего задержанный вопил, что трубка неисправна, а его заталкивали в машину и отвечали в том смысле, что у него голова, должно быть, неисправна. Уже сидя на полу в тряском фургоне, который то и дело наезжал на встречные машины и пешеходов, задержанный все еще продолжал ворчать.

— Нет, ну это ж надо! Я же верноподданный Аб Сент. Сегодня три раза прикладывался. Или два? Ну а если даже и два? Что ж я теперь, ублюдок-ниводист? Мне просто некогда было! Ну, вот вы, скажите, — обратился он ко мне, — может человек с утра выпить и весь день оставаться верноподданным?

— То есть пьяным?

— Ну да.

— Разумеется, может. Если выпить как следует.

— Вот! — обрадовался верноподанный Аб Сент. — Так за что же они меня?

— Помолчи, придурок, надоел! — вдруг подал голос один из угрюмых. — У тебя демагогия одна, а у них индикатор.

Шумный Аб утих, и Дальше всю дорогу мы ехали молча.

Из фургона нас вывели во двор большого желтого здания со множеством окон, под конвоем спустили в подвал и там, в тесной клетке, пол которой был устлан обрывками бумаги, оставили до утра. Впрочем, спустя минут десять один из пьяных надзирателей швырнул в клетку большую кипу книг и журналов, и верноподданный Аб принялся с остервенением рвать их, разбрасывая по всей клетке. Двое угрюмых не мешали ему, но сами относились к такому занятию с явным презрением. Надзиратель смотрел на нас сквозь прутья. Когда он ушел, я наконец осмелился заговорить с угрюмыми.

— Что он делает? — спросил я для начала про Аба.

— «Если ты недостаточно пьян, — Процитировал один из угрюмых, — искупи свою вину уничтожением печатных изданий». Свод законов царя Опрокидонта. Часть третья. Пункт девяносто восьмой. А после ему всыплют девять ударов плеткой, может, восемнадцать — за то, что много кричал — и выкинут отсюда.

— А нас? — спросил я.

— С нами сложнее… — начал он и запнулся. Я понял, что его резануло слово «нас».

— Ты, собственно, кто? — угрюмый пристально и слегка испуганно смотрел куда-то на мою шею.

— Касьян Пролеткин, — представился я.

— Странное имя, — заметил он и отрекомендовался сам: — Лик Кер.

— Вер Мут, — назвал себя второй. — Ты, наверное, из подземных пещер?

— Не совсем оттуда, — уклончиво ответил я, не собираясь пока раскрываться, — я издалека.

— То-то я и смотрю, ты даже не тухианин, на тебе бутылки нательной нет.

Вот почему Лик так смотрел на меня! У каждого из них шею украшала маленькая прозрачная бутылочка на короткой цепочке. Внутри на дне лежал скрюченный человечек. Это было каноническое изображение замученного Бормо. Я уже видел такое, только огромное, в нише храма.

Аб Сент продолжал измельчать печатные издания и нас совершенно не слушал, но Лик и Вер на всякий случай отодвинулись в угол и зашептали:

— Что вы думаете о спасении планеты?

— О спасении планеты? — Я растерялся. — Погодите, ребята. Давайте договоримся: я пребываю в полном неведении. Ну, представьте, что я с другой планеты. Поэтому говорите вы, а я слушаю, пытаюсь понять и думаю, как помочь. Уверяю вас, я полностью на стороне трезвых.

Лик и Вер переглянулись, критически осмотрели меня, снова переглянулись и начали свой рассказ.

Недопивший верноподданный Аб устало уснул на результатах своей работы, а мы проговорили всю ночь.

Вот и пришло мое время. Завтра праздник зачатия. Свою жизнь я прожил честно. Мне повезло: мало кому удается увидеть столько, сколько видел я.

Они прилетели в двадцать первый день. Да, в двадцать первый. Все правильно.

Недалеко от города в полдень на землю опустилась огромная башня. Как сейчас помню: загрохотало, как при оползнях. Все сильно перепугались и попрятались в домах. Я живу на окраине, и мне хорошо было видно, как это произошло.

Из башни долго никто не выходил. Вечером в башне открылась дверца, и оттуда выдвинулась лестница, но никто не вышел. Когда совсем стемнело, я лег спать.

Утром надо было идти на работу, и я пошел. Около моего дома стояла большая толпа. Все смотрели на башню и гадали: зачем она прилетела? Я увидел Па и подошел к нему поздороваться. Тут все закричали и бросились врассыпную. Меня сбили с ног. Я упал, и по моей спине и рукам несколько раз пробежали. Я встал и посмотрел в сторону башни. По лестнице спускались три уродца. Они шли медленно и смотрели на меня. Мне стало очень страшно. Хотелось убежать, но почему-то не получалось. Они остановились, и один поднял руку. У него было всего две руки. В руке у него ничего не было, но все равно у меня от страха подкосились ноги. Они подошли ближе, но тут я опомнился и влетел в свой дом. Больше в тот день я их не видел, потому что закрыл окна крышками.

Утром эти трое опять спустились по лестнице. Я долго думал: если они никого не трогают, то, наверное, и не собираются. Они меня заметили, и один из них поднял руку. Я тоже поднял. Тогда они подошли совсем близко, и я то ли услышал, то ли почувствовал голос, будто в мою голову кто-то вселился. Голос сказал: