Игорь Чубаха - За пригоршню астрала

А став древним богом, он припадет к стопам всевышнего и принесет к его стопам языческую силу, как преклоненное знамя. И, может быть, Христос в великой милости простит Герасима за то, что сей непутевый некогда польстился на посулы Врага Рода Человеческого. И отпустят Герасиму великие грехи его, и спадет проклятие с измаявшегося тела. И тогда обретет покой бедный Передерий и сможет С ЧИСТОЙ ДУШОЙ уйти в могилу.

Надсадно сипя, исполненный мрачной решимости Герасим включил в зале полный свет и прошелся вдоль экспонатов. Две люстры ожили и засияли, как два Солнца. Электрический огонь озолотил лезвия кинжалов-базелардов и тесакоподобные полозья глеф, засверкал на изгибах шлемов-саладов и щитов-рондашей, заискрил на кончиках колючих шпор. Утопленным в рукав кулаком Черный Колдун рубанул по глянувшейся витрине и под нытье очнувшейся сигнализации выгреб из перевирающих люстру осколков испанскую рапиру. Холодную на ощупь, словно найденную в вечной мерзлоте.

Он вовремя обернулся лицом к дверям. Царапающая ногтями раскаленный электрическим заревом паркет, свистящая по надраенному паркету роликовым коньком черная рука влетела в зал. И по инерции ее пронесло мимо преследуемого.

Герасим вертикально саданул клинком, но промазал. А рука, отбуксовав, метнулась под ноги и с обезьяньим проворством покарабкалась вверх по брючине.

Словно футболист, перепасовывающий мяч, в подскоке Передерий взбрыкнул ногой. Черная, будто пропитанная дегтем рука не удержалась, цепкости не хватило, и, отлетев по дуге, мягко о пять пальцев приземлилась на стеклянный шкаф, содержащий три полных комплекта немецких рыцарских доспехов. Много веков тому – десять дней назад у Стерлигова в квартире так же в ряд стояли самовары, и свет так же облизывал им брюха.

Одной попытки хватило, чтобы Герасим осознал – выдернуть глубоко засевшую в паркет рапиру отнимет чересчур много времени. В два прыжка вернувшись к рассаженной витрине, не спуская глаз с готовящейся повторить атаку черной, будто выкупанной в мазуте, руки, он на ощупь выгреб из осколков вторую рапиру. Больно порезался об здесь же валяющуюся дагу [23], и от этого пуще рассвирепев и закричав корабельным басом, обрушил сталь на стеклянное хранилище. Полосующий удар на отдергивании.

Сигнализации пиликали на разные лады, словно плакали разбуженные гиены. Стоявшие в шкафу три железных истукана, ломаясь в суставах, стали рассыпаться в струях стекла. Под ноги Герасиму откатился созревшей шишкой дробно тарахтящий шестопер.

Герасим не сразу и сообразил, куда подевалась черная рука. И безысходная предсмертная тоска проступила горьким потом. Но вот в пустоте отлетевшего рыцарского шлема-армэ обозначилось шевеление, и снова был готов биться Передерий за пригоршню астрала. Радостно хэкнув, Герасим рубанул наотмашь по шлему, но тевтонское железо выдержало, только прогнулось. Поняв, что обнаружена и нечего тут притворяться моллюском, черная, будто сваренная в чернилах, рука шмыгнула из шлема, как скворец из скворечника.

Удары сыпались, Передерий дробил паркет, лишь щепки взлетали, словно силос из газонокосилки. Но черной, будто оттяпанной у негра руке везло, как заговоренной. Она с маху вписалась в стальную рукавицу от обрушенного доспеха, совершила три неловких прыжка, квакая консервной банкой, но посчитала, что маневренность ценнее, и покинула убежище раньше, чем Черный Колдун успел разрубить рукавицу надвое.

Так они оказались рядом с главным украшением зала – красивыми, как знаки Зодиака, четырьмя манекенами всадников. Электрический свет соскальзывал с доспехов, как с ледяной горки, и ломался на стальных швах, как льдина в ледоход. Отражение Передерия переполнило стеклянные глаза лошадиных чучел.

Стеклянные глаза лошадиных чучел не успели отразить руку. Проскользнув под заградительным канатом, рука подтянулась за седой лошадиный хвост, взлетела на стальной наплечник крайнего рыцаря, алый плюмаж шлема всколыхнуло воздушной волной. Передерий с надсадным хрипом ударил ногой в гнедой лошадиный бок, даже не ударил, а толкнул. Рыцарь бочком поехал из седла на своего коллегу в темпе башни из игрушечных кубиков.

И так, рыцарь за рыцарем, конь за конем, четверка рухнула косточками домино. Кеглями. И стало просторней, и стало лучше видно распятую за рыцарями шпалеру «Битва Константина с Максенцием». Грохоту было, словами не передать. Сигнализации со всех сторон заголосили, как будильники в часовом магазине в двенадцать ноль-ноль. Как пожарная, воздушная и радиационная тревоги вместе взятые.

А черная, будто вымоченная в черном меду, рука белкой-летягой успела перепрыгнуть с рыцарского плеча на низко висящую люстру. Потерялась в слепящих сполохах хрусталя. И от туда, из сполохов, спикировала на шею Герасиму Варламовичу.

С минуту Герасим булькал, блеял проклятия на самом первом человеческом языке – турите, пускал пузыри и здоровой левой рукой пытался отодрать от горла свою отверженную правую руку, черную, будто татуированную угольным порошком. Но то ли потому, что обе руки лоснились от пота, то ли потому, что правая сильнее левой, ничего у Передерия не вышло. Нехватка кислорода стала сказываться. Лицо Передерия приобрело цвет холодного свекольного борща, в который пожалели сметаны. Сначала Герасим опустился на одно колено, потом осел в партер, а потом и вовсе растянулся на паркете.

Смерть, которую Передерий всегда призывал не бояться, оказалась в пяти метрах, в метре, в десяти сантиметрах. Он слился со смертью. И не спасенная душа покинула тело Черного Колдуна, так и не ставшего богом. И досталась душа Врагу Рода Человеческого...

...Огромный серебристо-белый – белый, как чистейший героин – волк встретился со Стасом взглядом. В янтарных, слегка раскосых, глазах зверя были жизнь и смерть, пустота и твердь, все и ничего. Седое густое меховое боа вокруг шеи волка встало дыбом, на холке шерсть поднялась ирокезом. Шкура на морде зверя собралась в складки, и оголились два желтых покрытых радужной пленкой слюны клыка, как кости при открытом переломе.

Гранатовые узоры бархатных тканей, византийские яшмовые камеи с христианскими сюжетами, сине-зелено-желтая майолика с полихромной росписью и прочие-прочие-прочие экспонаты расступились и вжались поглубже в витрины, мечтая только бы уцелеть.

Стас ждал, решит ли зверь напасть, или уступит дорогу. На руке Стаса зеленым огнем трубило шипастое кольцо. Страха не было, страх смыт, как грязь тугими струями горячей воды. Наверное, Стас переболел крайней формой страха и заработал иммунитет. Наверное, страх навсегда покинул Стаса. ДОСТАЛИ! Слюна во рту Стаса была на вкус, как талая вода.