Евгений Якубович - Программист для преисподней

– Ага, сюжет и актерская игра. Где это, интересно, в сериалах встречаются подобные вещи? – спросил я.

– Вот и я о том же. Тогда-то я окончательно прониклась ненавистью к телевизору, к постоянным зрителям и к своей свекрови. Благодаря этой ненависти я и оказалась здесь. Я столько раз придумывала, как ее можно будет наказать ненавистным теликом, что не удивилась, когда однажды ко мне явился Евлампий и предложил эту работу.

– Что, вот так просто пришел и сказал «а не хотите ли, милочка, поработать у нас в Аду»?

– Ты знаешь, примерно так и было.

– Интересно. Я, например, фактически сам его позвал.

– Это только внешнее. Они наверняка давно за тобой следили. И за всеми нами тоже. Они отбирают людей еще с рождения, а потом наблюдают.

– А иногда и устраивают события, чтобы подтолкнуть нас к принятию решения, – добавил Сергей. – В течение всей жизни они ставят нас в определенные ситуации, как бы прогоняя через тесты. Что это за тесты, что они ищут, я не знаю, но система работает именно так. А уже потом, когда убеждаются, что ты им подходишь, они незаметно подталкивают тебя к решению.

– Ты хочешь сказать, что они специально устроили увольнение в моей фирме лишь для того, чтобы я в сердцах выкрикнул ключевую фразу «к черту, к дьяволу»? Из-за меня одного уволили несколько десятков служащих?

– Вполне возможно. У них другие критерии. Кроме того, наверное, такое увольнение им помогло еще в чем-то. Они обожают делать пакости. Но во многих случаях им и не нужно ничего предпринимать. Люди сами с успехом доводят друг друга и до более серьезных поступков, чем простое упоминание черта. Иногда возникают ситуации, которые специально подготовить очень трудно.

– Дай я объясню, – продолжала Марина. – По-моему, зло, которое люди творят сами, значительно превышает все то зло, которое адские силы могут привнести снаружи. Так что, по большому счету, чертям остается только наблюдать, и в нужный момент явиться к нужному человеку. И все. А это увольнение ваш хозяин прекрасно придумал самостоятельно, и никакой черт ему не был нужен. Евлампий не стал бы ради тебя одного так возиться. Он прекрасно знал, что ты и так – его.

Теперь паузу взял я.

– Подожди, дай сообразить. Ты говоришь – зло. Но какое зло было в твоей свекрови? На самом деле, она совершенно безобидный человек. Ну, со своей слабостью, ну, сидит, уткнувшись в экран, так ведь полстраны сидят в этой позе! Я, в конце концов, тоже полжизни провел перед экраном, то на работе, то дома.

– Ты что-то делал, ты работал, а она впустую пялится на движущиеся картинки! Именно, как ты выразился, нашла удобную позу и балдеет.

– Ну и что, ты ей не судья, дорогая моя!

– Я тебе не дорогая, и не твоя!

– Все, брейк, брейк! – вмешался Сергей. – Без моей команды здесь никто больше ничего не говорит.

– Договорились, – поддержал я его. – Лучше помолчим. А ты расскажи нам, как сюда попал, я же толком о тебе ничего и не знаю…

Дружил я в то время с одной семьей. Нормальная хорошая семья, такие у них между собой были добрые уважительные отношения. Я редко подобное видел. И то издали. А к этим сразу потянулся. Познакомились мы, в общем-то, случайно, но вскоре из этого выросла настоящая дружба. Ну, дружба была, конечно, с хозяином; с женой так – здрасьте, прекрасно выглядишь, что нового, до свидания. А вот с мужем я дружил по-настоящему. Каждый из нас, видимо, находил в другом те черты характера, которые хотел бы иметь сам. Поэтому мы так и потянулись друг к другу, как бы пытаясь составить из двух ущербных половинок одно нормальное целое.

Странно, наверное, это выглядело со стороны. Я – здоровый русский парень, с характерным разбитым боксерским носом. А он – щуплый еврейский музыкант, скрипач. Как говорили в то время, хороший мальчик из приличной еврейской семьи. Он, можно сказать, сделал карьеру. Ну а как иначе назвать ситуацию, когда человек достигает того, к чему стремился и готовился с детства? Он окончил музыкальную спецшколу, затем консерваторию, и теперь он вторая скрипка в Республиканском симфоническом оркестре. Играет «Лебединое озеро» на утренниках для школьников, да на партийных приемах. А в остальное время – шедевры местных композиторов, национальных кадров, писавших свои эпические произведения на основе простеньких национальных мелодий.

Он, похоже, и сам был не рад всему этому, и только недоумевал: столько лет учебы, столько сил отдано, а что в результате? В зарубежные гастроли его не выпускали даже с самым большим составом. Камерную музыку их начальство по каким-то своим соображениям не любило, никаких «квартетов-шмартетов» не признавало. Раз есть оркестр, сказало начальство, то должны играть все вместе. А остальное – баловство. Джазисты его не брали – много им там скрипок-то нужно? Рок музыку он не любил, не понимал ее, как не понимал и всей атмосферы роковых тусовок. Позже, когда у них родился сын и с деньгами стало совсем плохо, он начал искать возможность работы с ресторанными музыкантами. Это был бы верный кусок хлеба с маслом, да еще и с икрой. Но при мне у него так ничего и не вышло. Там конкуренция выше, чем в консерватории.

Так он и жил. А ведь сколько радостей из-за этого потерял! С самого детства, когда после уроков все отправлялись в кино, он должен был идти в музыкальную школу. А сколько в футбол не добегал? Сколько раз во время самой интересной уличной игры выходила бабушка и звала его играть гаммы. Сколько девчонок он не поцеловал, потому что надо было делать домашнее задание по сольфеджио. Знал бы он, что недобеганное в детстве и недоцелованное в юности отплатит ему во взрослом возрасте ранними болячками да неврозами. И, главное, было бы ради чего так жертвовать собой. Счастье его в том, что он так и не понял, чего его лишили в детстве. Может, он и догадывался, но никогда не говорил об этом, попросту не заводил таких разговоров.

Звали его Ариком. Что за имя такое, я сначала не знал. Но звучало оно для меня странно, по-собачьи. Арик-Шарик. Мужику за тридцать, а он все Арик да Арик. И ведь не только дома, а и на работе он тоже был Ариком, и все улица его только под этим именем и знала. Спросил я его как-то за бутылкой – мол, почему ты полное имя не используешь, а он посмотрел на меня своими черными печальными глазами и говорит: «Знаешь, величать меня по имени-отчеству еще рано, а просто Арон получается еще хуже, поверь мне». Я поверил.

Я часто бывал у них. Особенно когда сам женился. Они жили в старом одноэтажном доме с двориком. Летом я брал жену и сынишку, и мы ехали к ним в гости на весь день, как на пикник. У Арика к тому времени тоже родился мальчишка. На полгода отстал от моего. Мы оставляли женщин на кухне посплетничать за приготовлением обеда, а сами шли гулять с нашими пацанами. Место там было удивительное. Практически в центре города сохранился нетронутый современными застройками квартал, выстроенный в начале века. Вдоль неширокой улицы за низенькими заборами стояли одноэтажные здания с толстыми кирпичными стенами. Эти стены, способные выдержать семибалльное землетрясение, даже в самую невыносимую жару сохраняли внутри домов приятную прохладу. А зимой, когда весь город замерзал в своих блочно-панельных и крупно-дырчатых железобетонных коробках, в этих домах зажигали печи, и так там было тепло и уютно, как нигде больше.