Владимир Раугул - Сказки и былины

Ну так много времени проходит. Вдруг один из послов на месте подпрыгивает, и кричит, ой, чего это, мол, свет выключили?!

А второй ему посол в ответ:

– Ты, что дурак?! Свет еще два часа назад как выключили!

Ну, Царь видит, что свет то горит себе, и никто его не выключал. Бросились слуги разбираться, да выяснили, что оба посла от Иванушкиного "шампанского" ослепли совершенно. Только тот, что ослеп первым, думал, что свет еще два часа назад выключили.

Ну, Иванушку, естественно, на кол.

А с послами то что делать? Обратно в Буссурманию слепыми отправлять? Скандал! Да и послам как-то туда ехать тоже страшновато. Буссурманам то ведь вообще пить строго настрого запрещается. Да и не поверит им никто, что они от царского угощения ослепли! Скажут, что сами варили! А за это им обоим головы снимут.

Ну, царь им и говорит, оставайтесь, мол, у нас, работу вам дадим.

Ну, остались буссурманы. Все сидели, работу ждали. Потом не выдержали, пошли к царю. Обещал ты нам работу, говорят. Обещал, говорит, так дам. Только у нас давно уже никто не работает, но руководители всегда требуются. Будете вы у нас министрами живописи. Тот кто первый ослеп, тот будет Первым министром, а тот кто второй – его заместителем! И смотрите, говорит, чтобы все царство у меня было живописное! А если что найду не живописное, то обоим глаза выколю!

Строг был Царь-батюшка, за что и снискал себе вечную народную любовь и уважение. На том и сказке конец.

В беспредельном царстве, в беспримерном Государстве жил-был Царь, что вполне естественно. Не могло Государство без Царя, а Царь не мог без Государства. И был Царь не лучше и не хуже тех, что были до него. Ничего нельзя было сказать про него хорошего, но и плохого тоже нельзя, правда совсем по другой причине. Просто Царь не любил критику, настолько не любил, что мог зашибить кого-нибудь под горячую руку.

Из всех дел государственных больше всего Царю нравился обед.

Стряпчие премного преуспели в этом вопросе. Поначалу были они неопытны и подавали кушанья в чистом виде. Правду подавали отдельно, а ложь отдельно. Первый царский стряпчий спросил у Царя-батюшки, хочет ли тот правды откушать, или лжи. Царь решил правды откушать. Мерзкой на вкус оказалась правда, и хоть и убеждал стряпчий, что полезна она для здоровья, а только от плахи не спасся. Второй кулинар сделал выводы и подал ложь, умело сервированную. Сладкой и вкусной показалась она Царю-батюшке, но потом он так желудком мучался, что второй стряпчий кончил жизнь хуже первого. Новый стряпчий ложь смешал вместе с правдою, да приправил все это пользой государственной, и сделал блюдо, названное пропагандой. И стало оно с тех пор любимым кушаньем, настолько любимым, что по всей стране было приказано правду и ложь больше в чистом виде никогда не подавать.

Царские приказчики все истолковали по-своему и стали бороться за усовершенствование сельскохозяйственной продукции.

Силы были задействованы немалые, и настолько преуспели в этом деле селекционеры государственные, что когда правду сеяли, из нее ложь вырастала. И стала правда большой редкостью, на столько дефицитной стала, что доставляли ее только на кухню царскую, а остальные ее и в глаза-то больше не видели.

Но и у лучшего стряпчего бывают недосмотры кулинарные. Взял он как-то и переложил правду в кушанья больше обычного.

Скушал царь, и по началу ему понравилось. Но потом случилась с ним вещь невероятная, случилось то, чего давно уже не было. Царь задумался. Но только вот мысли почему-то в голову пришли совсем не радостные. Вспомнил Царь, что стар он уже и, видно, скоро помирать ему придется. А только что он сделал значимого, такого чтобы потомки на века запомнили? Смертоубийства великого не учинил, потому великим Царем его никто величать не будет; новых волостей не приобрел, а только свои разбазарил; в Государстве мор да глад свирепствовали, да и то в этом заслуги царской не было. И подумалось ему, что коли и останется о нем слава, то какая-то мелкая и не блестящая. Если и будут его хвалить, то с оговорками, если и будут его ругать, то без неистовства. А может быть и еще хуже. Могут вообще забыть. Мало ли таких царей было, о которых никто кроме дотошных историков вообще ничего и не слышал, хотя при жизни их все мудрыми да великими почитали?! И стало Царю от мыслей этих докучных обидно и гадостно и решил он, что надо средство против смерти найти, чтобы царствовать вечно, дабы тем самым память о нем никогда не умерла.

Созвал он всех своих великих советчиков и молвил им волю царскую, что, мол, один из них должен пойти и со Смертью договориться да заключить с ней соглашение, в котором обязалась бы она к Царю даже близко не подходить.

Загалдели тут царские советчики. Всем им нравилось ходить в шелках да в бархате, есть со стола царского, злато-серебро от Царя получать да приворовывать. Согласны они были даже от Государя тумаки получать день и ночь, радуясь тому, что сами могут тумаки раздавать всем, кто ниже их стоит. Но чтобы пойти Смерть искать! Никто на это не соглашался.

Галдели они и спорили. Чуть было не дошло дело до драки и бунта открытого. Но вставил тут слово Наимудрейший советчик. Сказал он фразу премудрую, которая все споры сразу прекратила. А сказал он то, что только дурак согласится идти Смерть искать. И вспомнил тут Царь про Ивана-Дурака. Не раз Иван уже порученья Царские немыслимые выполнял. И Жар-птицу изловил, и Чуду-Юду победил, и Василису Прекрасную освободил. За все это наградил его Царь-Батюшка, взяв Ивана на службу царскую навоз из дворцовой конюшни выгребать.

Послал тотчас Царь за Иваном, а советчиков всех пинками под зад из палаты своей выгнал. И сказал Царь-Государь Иванушке.

– Службу верную ты прежде сослужил мне Ивашка, за что награжден мной без меры и поставлен чистить конюшни царские. Если же выполнишь службу новую, то пойдешь на повышение и будешь допущен чистить мой личный царский сортир. Если же нет – то суд мой скор и справедлив. Сложишь ты на плахе свою буйну голову.

Ничего не ответил Иван-Дурак, так как понимал, что какую бы гадость Царь не придумал, а нет у Ивана выбора.

И послал Царь Ивана Смерть искать.

Где эта Смерть находится, никто не знал, так как оттуда еще никто не возвращался. И понял Иван, что следовательно нужно идти за границу. Оттуда хоть некоторые и возвращаются, но не все. Потому если идти еще дальше, то, наверно, придешь туда, откуда вообще возврата нет.

Долго шел Иван, оформляя визы транзитные. Таможня его обыскивала, пограничники его задерживали. И арестовывали Ивана, и депортировали, а он все шел, приближаясь к тому месту, откуда не возвращаются. Так как Иван языками иностранными не владел и в географии был не силен, забрел он наконец в такую землю, у которой даже названия нет и ни на одной карте она не обозначена.