Надежда Первухина - Вежливость королев

Дракон снова выполнил свою миссию и теперь находился возле кареты, приняв выжидательную позу и преданно глядя на герцога. А у того внезапно заболела голова.

«Что я делаю? Какие все же неловкие эти парни, Кевин с Костнером: сунули Уильяма в карету, как куль с мукой. У кучера глаза безумные. Он может донести на меня. Впрочем, его донос все равно попадет ко мне в руки. Стоп. Это несущественно. Вот что важно: неужели я действительно верю в то, что Гогейтис был прав в своих теориях и у него… у нас… получится? Нет, пока об этом не сметь и думать. Его сначала надо поднять на ноги, откормить. Хорошо, что у меня в замке есть отличный лекарь».

Герцог уже садился в карету, кони тронулись было прочь, назад, в места, где не водятся драконы, но тут его остановил взгляд Диггера.

Преданный взгляд дракона, поверившего, что у него появился истинный господин.

«А кстати, что я буду делать с этим чудищем?»

— Диггер!

— Да, мой господин.

— Ты запомнил мой запах? Запах этой кареты?

— Да, мой господин.

— В таком случае следуй за нами, но сделай это так, чтобы тебя никто не увидел.

— Слушаю, мой господин, — отчеканил Диггер и провалился сквозь землю.

Именно.

Провалился сквозь землю.

— Я прекрасно чую ваш запах, — донесся из-под земли глухой рык. — И буду следовать за вами, куда бы вы ни направились.

— Вперед! — приказал герцог своему кучеру.

Герцогская карета неслась прочь от проклятых каторжных мест, аристократические кони мчали так, словно им под хвосты насыпали черной едкой пряности из Кайенны. А за каретой тянулся еще один странный след: словно под землей бежал гигантский зверь-носоройка…

До замка герцога Рено они добрались уже затемно. Но в замке во всех окнах горел свет: челядь была предупреждена о приезде созерена.

Герцог прошел в главную залу, отшвырнул плащ и перчатки и потребовал лекаря. Прибежавший лекарь Жеан С’едуксен кинулся было к господину, но тот указал на бесчувственного Гогейтиса, которого как раз вносили в залу рыцари Кевин и Костнер.

— О святой Унгиентум, покровитель лекарей! — воскликнул С’едуксен, мгновенно произведя первичный осмотр. — Этот человек страшно болен. Он буквально при смерти, мой созерен.

Герцог одарил лекаря взглядом, от которого можно было воспламенять камины.

— Ваша задача, мессер С’едуксен, — вылечить этого человека, чего бы вам это ни стоило. Иначе при смерти окажетесь вы. Это дело государственной важности.

— Да, мой созерен.

— Отлично. Принимайтесь за дело немедленно.

Мессер С’едуксен кликнул слуг, и те по его торопливым приказам унесли Гогейтиса в лекарскую. Тут же вошла служанка с небольшой жаровней, курящейся ароматами — чтобы изгнать из залы тяжелый, неприятный дух, оставшийся от больного.

Но Главный Советник уже не слышал ни аккуратных шажков служанки, ни того, как бесшумно удалились восвояси верные вышколенные служаки Кевин и Костнер… Герцог Рено рухнул в высокое неудобное кресло и заснул как убитый от усталости и пережитых волнений. И ему снилась беспутная королева Абигейл, выходящая обнаженной из зеркального стекла, вся усыпанная блестками и выступившими от порезов капельками крови. Это сновидение внушало Главному Советнику отвращение и одновременно возбуждало, словно юношу, еще ни разу не познавшего женского тела.

А дракон Диггер выполз из-под земли аккурат перед воротами замка. Хорошо, что на дворе стояла глухая безлунная ночь, и на появление дракона отреагировали только местные собаки. Дракон отряхнулся, втянул ноздрями воздух и взлетел. Сделав круг над замком, он ринулся к пещеркам возле лагуны.

— Хорошее место. Здесь буду жить и ожидать приказов моего господина.

И дракон тоже заснул, сомкнув блестящие веки и своим сонным сопением подогревая воду лагуны. Диггеру снилось, что он превратился в странного маленького и юркого зверька, которому приходится бегать и собирать блестящие кристаллы, да еще при этом уворачиваться от разных других зверьков, так и норовящих его схватить.

За те два дня, что прошли с момента вызволения Уильяма Магнуса Гогейтиса из Низины Плача, герцогу Рено пришлось совершить огромное количество государственных и почти государственных дел.

Во-первых, до широких кругов общественности была доведена сочиненная Советом байка о благочестивом паломничестве королевы Абигейл. Герцог отлично понимал, что байки этой надолго не хватит. Тем более что в дворцовой картинной галерее ему «случайно» повстречался посол (наверняка бывший еще и шпионом!) маленького, но крайне склочного островного княжества Хрендаредис и язвительно поинтересовался, кутаясь в свой меховой палантин, с каких это пор Ее Величеству приспичило стать благочестивой. Мол, рановато думать о совершенствовании духа в возрасте, когда сладкая плоть так и играет, как сок перебродивших ягод хмеленики… Достойно поставить охамевшего посла на место герцог пока не мог, лишь стиснул зубы и чрезвычайно вежливым тоном порекомендовал господину послу ходить по дворцу аккуратнее — не ровен час, поскользнется, потому как полы хорошо натерты.

Один посол — это мелочь. Вот то, что Континент Мира и Свободы неожиданно прислал в Совет официальный запрос о здоровье королевы, было куда как худо. Но и на запрос Главный Советник сумел ответить достойно, и обтекаемо: чтоб у могущественных соседей не возникло никаких подозрений, а вместе с подозрениями — желания ввести в Тарск миротворческие войска.

Во-вторых, герцог приватно встретился с капитаном Лавдисом, выслушал его доклад, помрачнел, но повелел пока действий никаких не предпринимать и держать все узнанное в глубокой тайне.

В-третьих, памятуя о том, что лучшим средством против народного недовольства является какое-нибудь малозначимое торжество, обязательно сопровождаемое дешевой ярмаркой и выпивкой, Главный Советник, посовещавшись по этому поводу с остальными членами Совета, объявил «от имени королевы» Весеннюю Нерабочую Неделю (которой не было даже при вступлении Абигейл на престол), и народ принялся просаживать в кабаках оставшиеся от уплаты налогов деньги и славить свою повелительницу.

Однако на самом деле для герцога все эти государственные дела были вовсе не важны. Он с нетерпением ждал только одного. Впрочем, ожидания герцога вот-вот должны были увенчаться успехом.

Когда герцог из столицы возвратился в замок, первым делом он прошел в комнату, которую занимал больной Гогейтис.

Сиделки и мессер С’едуксен знали свое дело: вымытый, аккуратно выбритый и подстриженный Уильям Магнус лежал в чистой сорочке на благоухающих простынях с герцогскими монограммами. Однако лицо ученого и мага все еще оставалось изжелта-бледным, да и немудрено — за два дня вернуть человеку здоровье и силы, которые из него высасывали мертвые каторжные камни несколько лет подряд, может только чудо.