Зуфар Гареев - Мультипроза, или Третий гнойниковый период
- Название:Мультипроза, или Третий гнойниковый период
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Зуфар Гареев - Мультипроза, или Третий гнойниковый период краткое содержание
«Смешались после этих слов мысли Федоскиной с мыслями Чанской. Глядит она вокруг - перед ней улица не улица, проулок не проулок, и люди бегут. Полны их сумки всякой всячины: бегут, семечки пощелкивают, по сторонам поглядывают. Побежала Федоскина вместе с ними...»
Мультипроза, или Третий гнойниковый период - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
В нее тут же плюнул ворон, летевший мимо, – плюнул да обернулся брезгливо почему-то.
– Вот тебе плата за зловещее деянье твое! – мстительно сказала Трополовская. Она завалила Потекокову вместе с таратайкой в мусорный контейнер, крикнув при этом вот что:
– Пусть съест тебя здесь помоечный червь и начальник его – старик Мосин! Явись, старик Мосин, осин, осин!
3. Увлекательный монолог оторванной ноги
Старик Мосин не заставил себя ждать, – шельмец вышел из-за контейнера тут же.
На правом его плече извивался белый червь, на левом – черный. Поцеловался с черным червем старик Мосин и заплакал. Поцеловался с белым – засмеялся безумно и стал клацкать тремя зубами, и вертеть веревкой над головой своей. А к веревке тяжелая его челюсть была привязана.
Подошел он, хладнокровный, к Потекоковой, стал ее есть, начав с живота. Наткнулся на плевок ворона и закричал с волнением:
– Что ж ты, ворон-птица, хромированными да неходячими часиками плюнул, а? Как время мне знать по ним?
Тут Потекокова стала бороться за жизнь свою посредством воли и сильной в себе личности. Как мы знаем, она была замотивирована на успех в молодой дружной команде профессионалов.
– Зачем ты меня ешь-то, гадючка ты этакий, экий, кий, ий!
– Ну и ладно... – хитро ушел от ответа Мосин; он стал давиться толстой кишкой, которую уже прокусил во внутренностях Потекоковой.
Разодрав ее, он вцепился в ломоть сыра «Российского».
– Всего-то чуток, дорогая...
Потекокова однако силой торса отшвырнула Мосина и покатилась прочь с ногой Трополовской во рте.
– И куда несешь ты мене? – скрипела старая нога. – Съешь ты мене да и все. А мене ведь еще походить охота. Как, бывало, пойдем с Трополовской по мясо или по пельмени «Останкинские Традиционные»...
– Плевать мне на Прополовскую твою! – ответила Потекокова.
Несытый старик Мосин, дивясь побегу Потекоковой, лишь развел руками, присел и призадумался о жизни своей.
4. Планы зверского убийства
Хорошо раньше старик Мосин жил, ох хорошо!
Вот живет он в новой квартире в Ебуново-Горюново, дни свои коротает, об октябре шумном скучает. Вечерами революционну песню поет, а днем весело костылем постукивает на лестнице, медальками побрякивает – торопится Мосин во двор, в домино сразиться с другими стариками.
А по воскресным уикэндам призывает он номенклатурного сына в кожаном плаще к себе в комнату-музей и рассказывает:
– Вон шинелишка моя, а вот кальсоны мои, понимаешь, от времени пожелтелые. В роковом-пороховом как пальнул однажды враг на рассвете... Ну, мы все в кальсонах и повыскакивали на врага-то посмотреть да поразмышлять о его негуманном поступке... Вот они, те кальсоны...
А сын жену свою светлолицую да дебелую, да с глазами навыкате тихо за руку берет, гладит, и вместе они поют тихими голосами песню «Русское поле».
– Эх и крепкая песня, словно стакан водки, – одобрительно говорит Мосин после долгого молчания и смахивает слезу. – Сильно ж ты в душу мою сложную заглянул, сын...
И тут же внуки обступают Мосина и про Чебурашку пищат, про Бонифация, про Леопольда и про другую всякую дребедень-день-день, – и в ладоши хлопают.
– Одно мы дело делаем, отец, – говорит номенклатурный сын, упругой ножкой оземь бьет и румяной щечкой подрыгивает, и в кожаный плащ запахивается, и тысячу коррупционных рублей в карман кладет для подкупа властных структур.
А старик на кисет указывает и продолжает рассказ:
– А вот кисет тот, который мне тысяча девушек в тылу вышивала...
Номенклатурный сын песню «Давай закурим» поет, белолицую дебелицу поглаживает, и друг к дружке они головами кудрявыми прислоняются, и по комнате ходят да бродят, словно два голубка; в окна с двенадцатого этажа поглядывают, семечки пощелкивают, в унитаз и в раковину поплевывают и похаркивают...
Ну и глазами моргають.
А старик Мосин время от времени на Казанский вокзал бегает: кипяточку попросить. И с утра потому он кружками жестяными бренчит-трындит, чайничком тарахтит, сахар от махорочки отряхивает да ворон-птице весело подмигивает.
И взять в толк не может, отчего это ворон-птица под окном у него часто летает, зелен-глазом зыркает и тревожно кричит, будто зовет в дальний, неведомый край старика...
И ведать он не ведает, что однажды дебелица говорит, номенклатурного сына за ухом почесывая, по бокам пошаркивая:
– А убей ты его, дорогой мой суженый, и квартира вся-то нам достанется... Это будет Абсолютное Зло.
– Да как же я его убью, – восклицает сын. – У него же колоссальный жизненный опыт!
А внучата тут же прыгают, про Чебурашку поют и пищат:
– А убей, и квартира вся наша будет, тиль-ля-ля?
Услышал такие разговоры Мосин и решил бежать.
5. Первый окровавленный труп выкатил глаза
Сел он назавтра у окна, в последний раз налил кипяточку в кружку, а мимо окна ворон тот самый летит, яйцами, бля, гремит.
Заплакал старик и понял все-все он в жизни своей.
– Не лети пустой! – сказал старик. – Можно ли я к тебе на шею сяду?
– Да уж давай, – ворон говорит. – Давно пора ко мне итить...
Сел босой старик, обхватил пощипанную шею пернатого и полетел на помойку, даже кальсоны не прихватил революционные, – с автографом Ленина, Котовского, Мичурина, Лермонтова и других боевых товарищей.
Летел он над двором, летел он над столом доминошным, за которым не сидеть ему больше, потом летел он над вокзалом Казанским...
И был-то вокзал весь в парах, и много-много кипяточку, стало быть, кипело там, и много людей всяко-разно бежало тудым-сюдым, позвякивая чайниками.
Как-то бежали: рязанцы-косопузые, чуваши краснорожие, таджики мордогладкие, молдованцы полупьяные, монголы на баранах, евреи при карманах, татары позолоченные, калмыки обмороченные...
Снова заплакал в связи со всем этим старик, а ворон глазом повел, укорил:
– Не плачь, дурень старый, – об ком плачешь?
А старик шею ворону преданно обнимает и говорит:
– Да как же мне не плакать, ворон-птица помоечная, как же мне слёз не лить! Вот лечу я с тобой, а ведь нет у меня в кармане ни паспорта, ни книжки пенсионной, ни красной ксивы моей бесценной-военной...
– А не надо ничего тебе этого, – ворон говорит. – На помойке заказов не дают, в очередь на телевизор «Рубин» не ставят...
И злорадно засмеялся ворон.
Вздохнул тогда Мосин и согласился с изощренным логицизмом.
И в первую же ночь он повел свою разбойную жизнь.
Увидел мяса шмоточек замызганный, а рядом тут кот-котофеич. Усом грозным шевелит, глазом золотым звенит, коготочком в глаз Мосину целится.
Вышел Мосин в бой, словно бы в юность вернулся.
Ветер ночной ударил над ним, зашуршал бумагами, жалобно завыл, чью-то смерть предчувствуя, а ворон захохотал громогласно над бачками, над контейнерами.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: