Олег Шелонин - Операция У Лукоморья

— Надо же, какие ночи холодные, — громко сказал Кощей, старательно делая вид, что просто озяб.

— Хочешь, согрею?

Маленькая огненная ящерка игралась в камине угольками.

— Саламандра! — обрадованно заорал Кощей. — И как это я забыл о тебе?

— Обо мне всегда забывают… пока петух жареный в одно место не клюнет. Тебя как, уже клюнул, Кощеюшко?

— Еще как, — вынужден был признаться Кощей.

— Знаю, знаю.

— Откуда? — удивился Бессмертный.

— Земля слухом полнится, — уклончиво хмыкнула Саламандра.

— Слушай, раз уж ты здесь, помоги, — взмолился Кощей. Залпом осушил бокал и подался вперед. — Ничего для тебя не пожалею.

— Не ври, ты всегда жлобом был. Рубль дашь, тыщу возьмешь. Скажешь нет?

— Денежки, они счет любят, — сердито пробурчал Кощей, — а я всегда свое слово держу, не то что некоторые. Награда царская будет.

— Знаем мы ваши награды! Небось деревенькой вшивенькой откупиться хочешь.

— Весь посад Василисы на откуп даю!

Ящерка так и покатилась со смеху, взметнув вверх тучу седого пепла.

— Ну насмешил! — дрыгая лапками, заливалась Саламандра. — Ну хитер! И с Иваном, значит, поквитаться, и со мной рассчитаться.

— А что? — обиделся Кощей. — Тебе мало? Целый посад! Полдня полыхать будет. Одним топором срублен. Ни одного гвоздя нет. Ювелирная работа. Да только боюсь, не по зубам тебе этот посад будет, — притворно вздохнул Бессмертный.

— Это почему? — возмутилась Саламандра.

— И не такие там зубы обламывали. Вот Горыныч сейчас с Иваном в посаде бьется, да, боюсь, побьет его Иван. Разве что вдвоем супротив этой орясины совладаете. Оплата та же. Как, согласна?

— Да я и одна его раскатаю, — презрительно фыркнула ящерка.

— Вряд ли.

— Спорим?

— Да что с тобой спорить, проиграешь ведь.

— Спорим?!! — Разгневанная Саламандра вдруг начала расти на глазах.

— Ну спорим, — как бы нехотя согласился Кощей.

— Что в заклад ставишь?

— Посад Василисы.

— Посад теперь и так мой! — Из камина повеяло таким жаром, что каблуки на черных лакированных туфлях Кощея задымились. Его Бессмертие торопливо поджал ножки и принялся сбивать пламя. Лак вспучился и пошел пузырями.

— Ну чего обувку портишь? — рассердился Бессмертный. — Она ведь денег стоит. Говори толком — чего хочешь?

— Замок твой!

— Ох и ни фига себе! — возмутился Кощей.

— Испугался?

— Я?

— Ты!

— Согласен!

— По рукам?

— По рукам! — Кошей вгорячах с размаху хлопнул своей сухонькой ладошкой по светящейся малиновым цветом лапе Саламандры и заверещал, тряся обожженной рукой.

— Подуть? — услужливо спросила Саламандра, выползая из камина.

— Не надо!!! — Кощей кубарем скатился с кресла и отлетел в угол зала, продолжая трясти рукой.

— Ковер спалишь! — заорал он, оказавшись на безопасном расстоянии. Саламандра торопливо юркнула обратно в камин, оставив после себя четыре угольных отпечатка на бордовом ковре и запах паленой шерсти. — Одни убытки от вас, — корчась от боли, причитал Кощей. — Ну чего расселась? Иди воюй с Иваном!

— Раскомандовался, — надулась вновь сократившаяся в размерах ящерица, — дай сориентироваться. Может, сейчас в посаде ни одна лучина не тлеет.

Кощей вспомнил, что Саламандра может перемещаться в мгновение ока в любое место только при одном условии: если там есть хоть малейшая искорка пламени.

— Ага, — удовлетворенно пробурчала Саламандра, — что-то горит.

— Горыныч небось огненным боем Ивана достать пытается.

— Ну, жди, Кощей. К утру вернусь. Замок твой палить буду.

— Давай, давай, — нетерпеливо простонал Кощей, баюкая обожженную руку. — И передай Ивану, что все равно я его из посада выживу. Коль не получится у вас с Горынычем, так завтра в ночь я сам явлюсь. И гнев мой будет страшен.

Саламандра скептически посмотрела на Кощея, старательно дующего на руку, неопределенно хмыкнула и с легким хлопком исчезла, взметнув серое облачко пепла.

— Дакля, макля, гракля… тьфу, чушь собачья… гакля, вякля…

Под монотонное бормотание Центральной Правая и Левая усиленно вдохновлялись.

— Папа сказал по чуть-чуть, а ты сразу два ведра осадила, — корила Правая Левую. — Показываю. — Зеленая треугольная морда сунулась в очередное непочатое ведро и одним махом высосала его содержимое. — И все! Ясно?

— Ясно, — тряхнула головой Левая.

— Тогда начали. Морда.

— Зеленая.

— Почему зеленая?

— А почему морда?

— Не знаю. Как ты думаешь, получается?

— По-моему, нет.

— По-моему, тоже.

Головы похлопали друг на друга глазами и осушили еще по одному ведру.

— Дуб.

— Ветвистый.

— Почему ветвистый?

— А почему дуб?

— Эх вы, — презрительно фыркнула Центральная. — Дуб — сруб, ветвистый — голосистый. Помолчали б лучше, не мешали профессионалам работать.

— Тоже мне профессионал. Полночи свою паклю во все дыры пихает, обиделась Правая.

— Нашла чем гордиться, — поддержала ее Левая, — подкорка у нее отделенная. Головкой, видать, крепко стукнулась, когда из гнезда в детстве падала, вот она и отскочила.

Правая ошарашенно похлопала глазами.

— Идея!!! — просипела она. — Я, кажется, догадалась. У нас с тобой просто подкорка крепче к корке приколочена, не то что у этой… — Правая презрительно кивнула на Центральную. — А ежели по нашей корке как следует…

Головы поняли друг друга с полуслова и принялись озираться в поисках источника вдохновения поувесистей. Выдернув из остатков частокола по бревну, они, недолго думая, со всей пылкостью творческих натур с размаху вмазали друг другу по головам. Эффект был ошеломляющий, но не такой, на который они рассчитывали, ибо именно в этот момент Центральная, отчаявшись найти рифму на непокорное слово «пакля», нырнула вниз в поисках вдохновения по рецепту «папы». Бревна с треском переломились, завершив широкую дугу на выпуклом черепе Центральной, впечатав ее голову в плотно утрамбованную землю посадской площади.

— Сакля, — замогильным голосом сказала она. Рецепт Правой и Левой оказался эффективнее.

— Сдается мне, родимая словила вдохновенье, — задумчиво сказала Правая, выплюнув обломок бревна.

— И это, брат, великое мгновенье. Виной тому скорее всего мы! - предположила Левая.

— Зеленые, безрогие козлы! — закончила их мысль Центральная, выдирая голову из земли.

— Сработало! — радостно закричали Правая и Левая.

— Тише, папу разбудите, — сердито шикнула на них пострадавшая. Несмотря на стремительно вырастающие на ее черепе шишки, она была довольна. Больше всего Центральная боялась осрамиться перед «папой», а потому была готова простить даже хороший удар дрыном.

— Это дело надо обмыть! — категорично заявила Левая.

Правая и Центральная не возражали, но их желание оказалось невыполнимым. Все ведра были пусты.