Сергей Мусаниф - О людях и бегемотах

– А если мы высадимся под протекторатом американцев, тогда не полюбят и нас, – сказал Юнга. – Поверь мне, существовать на планете с шестимиллиардным недружелюбным соседом, вооруженным ядерными боеголовками, не самое приятное занятие во Вселенной.

– Но русских тоже не очень-то любят, – сказал Лева.

– Это верно, – сказал Проф. – Однако у нас есть два с половиной года, чтобы эту ситуацию изменить.

– Кроме того, – сказал Юнга, – американцы слишком консервативны, закоснели в своих убеждениях и свято верят в свою бюрократию. Пройдет слишком много времени, прежде чем мы сумеем достучаться до их разума, потом еще столько же, пока они будут оценивать ситуацию на предмет получения для себя максимальной выгоды и искать прецеденты.

– А Россия?

– Россия... – задумчиво потянул Проф, вытирая махровой простыней передние лапы и закуривая новую сигару взамен утонувшей. – Россия является самой непредсказуемой и нелогичной страной. Россия редко когда ищет выгоду для себя. Россия готова подписаться под любым, пусть самым безумным, прожектом, если тот придется ей по ее русской душе. И Россия, как бы плачевно ни было ее состояние сейчас, является второй по политической значимости страной в мире.

– По количеству ядерных боеголовок, например, – вставил Юнга.

– Ну, эти аргументы мне понятны, – сказал Лева. – Значит, вы хотите, чтобы мы убедили африканцев потесниться и отдать вам свой родной дом. А куда они денутся?

– Проблема перенаселения перед Землей пока еще не стоит, – сказал Проф. – А с нашими технологиями не встанет еще много-много веков. К тому же мы готовы выплатить каждому вынужденному переселенцу из Африки приличную компенсацию в драгоценных металлах.

– Об этом молчите, – сказал Лева. – Иначе к послезавтрашнему дню Африка будет самым населенным континентом Земли.

– Разумеется, – кивнул Проф. – Мы достаточно долго изучали человеческую психологию и не будем совершать поспешных и необдуманных поступков.

– Замечательно, – сказал Лева. – Но почему я? Почему вы не пришли к президенту, к правительству, в Думу, наконец. Я – всего лишь студент. Я ничего не решаю, и от меня ничего не зависит.

– Мы придем и к президенту, и в Думу, в свое время, – сказал Кэп. – Однако сейчас это еще преждевременно. Люди у власти – люди немолодые, им сложно будет воспринять наш визит так же, как вам. И они выполняют волю народа, а народ вряд ли готов к таким переменам.

– Вы – оптимисты, ребята, – сказал Лева.

– Мы – реалисты, – поправил его Кэп. – Людей вашей страны и всего мира необходимо подготовить к нашему появлению. Этим вы и займетесь.

– Но почему именно я?

– Вы молоды, ваш ум гибок, а глаза еще не зашорены. Вы достаточно разумны и предприимчивы.

– Но молодых людей с такими характеристиками пруд пруди.

– Верно, – сказал Проф. – Поэтому, определившись с кругом лиц, конкретно вас мы выбрали путем исследования вероятностной закономерности модератора принятия решений.

– Говоря русским языком, – сказал Юнга, заметив выражение лица Левы и правильно его истолковав, – монетку кинули.

Три следующих часа гиптиане рассказывали Леве все, что, по их мнению, ему требовалось знать, и обсуждали, чего они хотят добиться в результате проделанной им работы.

Ему была предоставлена комната в их роскошном особняке. Ему были выделены деньги на текущие расходы. Количество денег было практически неограниченным, и до поры до времени он решил не особо интересоваться их происхождением. В постоянную помощь ему была придана Марина. А при принятии важных решений он в любую минуту мог посоветоваться с любым членом экипажа или со всеми вместе. Его не ограничили в расходах и во времени. Ему предоставили полную свободу действий.

Только он никак не мог взять в толк, что именно ему надо сделать.

Они хотели, чтобы он провел предварительную работу. Чтобы он подготовил население России в частности и всей Земли вообще к появлению в их жизни гиптиан. Чтобы свел к минимуму возможные приступы истерики, ксенофобии и агрессивности. Чтобы облегчил предстоящее деловое сотрудничество. Чтобы выработал общую стратегию.

Гиптиане не хотели Африку насовсем. Они не хотели ее покупать. Речь шла только о долгосрочном договоре аренды, лет эдак на пятьсот или около того. За это время гиптиане собирались отдохнуть после спешной эвакуации планетарного масштаба, поднять местные технологии до надлежащего уровня и заняться разведкой пригодных для жизни планет в тесном сотрудничестве с землянами. И Лева сразу рассмотрел шанс, который гиптиане могли предоставить человечеству. Они могли возродить утраченную мечту о покорении звезд.

Естественно, он согласился. Ему выпал уникальный шанс, и он не собирался отказываться от него. Начать с того, что теперь у него была уйма денег и возможность реализовать свой творческий потенциал. И пусть пока он не представлял, что со всем этим можно сделать, он собирался приложить максимум усилий.

Потому что было еще кое-что.

Леве было двадцать три года, и он заканчивал филологический. Его детство пришлось на время правления Горбачева. Он смутно помнил перестройку и ее «прожектор». Когда он учился в младших классах, слово «коммунизм» еще не было ругательством. Он был октябренком и успел походить в пионерах. Он даже помнил про «холодную войну» и гонку вооружений, но как ребенок помнил, не зная и не стараясь вникнуть в тайную суть и подоплеку советской пропаганды. Его родители были людьми интеллигентными и достаточно умными, поэтому при ребенке не решались открыто критиковать режим, и крушение Союза стало для Левы неприятным сюрпризом.

Лева любил читать книги. И он до сих пор тосковал по коммунизму. Не по тому коммунизму, что был извращен семидесятилетием советской власти, не то тому коммунизму, что был оплеван товарищем Ельциным и дискредитирован товарищами Зюгановым и Анпиловым. Этот коммунизм действительно был чудовищем, и тосковать по нему мог только оголтелый фанатик или политический маньяк.

Лева тосковал по коммунизму, описанному в книгах братьев Стругацких. О мире, в котором каждому есть свое место, где каждый занят своей, интересной и нужной другим работой и где у каждого есть цель. В этом мире в жизни был смысл. Если познание – то до конца, если счастье – то для всех, если работа – то без выходных и перекуров, если отдых – то на полную катушку. В книгах Стругацких коммунизм был тем самым раем, о котором бесплодно говорила и продолжает говорить компартия.

Лева вырос и был воспитан в убеждении, что в жизни должна быть высокая цель. Но в период его юности старые идеалы были сменены новыми, которые он не сумел принять и понять. Если высшая цель – заработать бабок лично для себя, подняться на вершину, по дороге втоптав остальных в грязь, и построить рай для себя, любимого, в отдельно взятой квартире или особняке, то почему же, черт побери, человек – это звучит гордо? Леве нравились деньги и хорошие машины. Он хотел бы жить в шикарном доме с консьержем и подземным гаражом. Это было хорошо, удобно, практично. Но это не могло стать целью. Это не могло быть смыслом. Это не могло быть мечтой. Мечтать о достижимом нельзя, а, что ни говори, все перечисленные выше земные блага были достижимы. Путь к ним мог быть долгим и трудным, и не все могли пройти его до конца, но он был возможным. И когда ты приходишь к концу этого пути и заполучаешь в свои потные и трясущиеся ручонки вожделенные виллы, самолеты, «ягуары» и «порше», обвешиваешь жену бриллиантами и норковыми манто, ты понимаешь, что мечтать тебе больше не о чем и жить дальше тоже незачем. Ты достиг всего, чего хотел, и пусть этого оказалось мало, но ты уже не способен желать чего-то еще.