Евгений Ясенов - Золотая шпора, или путь Мариуса

В 338 году Бранза получил согласие короля на воплощение своей давней мечты — постройки кафедрального собора на свободном месте в черте Густана. Двенадцать лет продолжалось строительство, в которое талинский архитектор вложил всю душу. Тогдашние густанцы имели удивительное счастье наблюдать за рождением этой чудесной постройки — величественной, огромной, словно бы невесомой, с неисчислимыми высокими, тонкими башенками, словно бы прозрачными. Знатоки утверждали, что собор, названный именем Св. Петера, превосходит все, когда-либо созданное талинской архитектурой. 28 мая 350 года в соборе состоялась первая служба. Восторженный народ на руках пронес 53-летнего Бранзу от соборной площади к его дому.

Стефан Бранза умер осенью того же года. В посмертном письме он признавался, что на постройку собора Св. Петера его вдохновила любовь к королеве Изабелле, и что, если бы между ними не произошло того, что произошло, он наверняка остался бы простым ремесленником…"

Они вновь шли по талийскому тракту — не торопясь, соблюдая все меры предосторожности. Проблема пропитания не стояла: девятнадцать дублонов — достаточная сумма, чтобы ежевечерне запивать белым вином жирного каплуна. Было бы вино да каплун был бы! Но обычно довольствовались вязкой сливянкой да грубой говядиной. Впрочем, желудки трех путников пребывали еще в той счастливой поре, когда переваривается все, вплоть до глины и гвоздей.

Ночевать старались в крестьянских домишках. Придорожные гостиницы и таверны им не подходили — слишком людно. Лишь одна ночевка получилась цивилизованной. Подходя к Мерку, путники набрели на мызу (в терминологии Уго), а проще говоря — на дачу с хорошо развитым приусадебным хозяйством. Хозяйка, величественная дама в красном роброне, с подвижнической готовностью приютила молодых людей. Для ночлега они получили просторный флигелек, окруженный клумбой со свежими туберозами. От белых метелочек на длинных стеблях исходил дурманящий сладкий аромат. Обедали в просторной гостиной, стерильно чистой, с добротной палисандровой мебелью, с двумя красноватыми камеями и деревом «бансай» на столе, с присобранными желтыми занавесями на окнах — не столовая, а учебное пособие на тему "Образцовое ведение домашнего хозяйства". Мариус с Расмусом, неотесанная деревенщина, мгновенно оробели в столь благообразной обстановке. Дочку дамы в красном роброне звали Дина. Пышечка с бархатистой кожей и длинными ресницами, которые, скромно опускаясь, отлично работали на имидж невинной девушки. Дина столь явно положила глаз на Мариуса, что это заметила даже ее мать — и сослала дочку от греха подальше, в мезонин, откуда тотчас раздались плаксивые звуки клавикордов. Вечером Мариус вышел из флигеля для отправки естественных надобностей (что и проделал у изгороди). На обратном пути его поджидал приятный сюрприз — Дина в белом платье среди тубероз, сама похожая на цветок — как Мавочка, Старшая Сестра Фиалок из сказки братьев Педро и Пончо Хамосов. Вечер был романтичен, небо располагало набором звезд, необходимых для любовных операций. Нежный ветерок приятно щекотал кожу. И Мариус прочел невинному созданию краткий курс "Введение в любовь". Все ограничилось поцелуями (правда довольно жаркими) и объятиями (признаться, весьма крепкими). Невинное создание хватало науку на лету. И было готово к тому, чтобы довести дело до конца. Но Мариус остановился на самой грани. Это было невероятно! "Не заболел ли часом?" — язвительно осведомился прежний Мариус, с недавних пор лишенный телесной оболочки. Он-то помнил прошлое, когда оболочка еще принадлежала ему — тогда подобных осечек не происходило. "Ну, давай, вперед, на тело!" — подзуживал он." А стоит ли?" — философски осведомился тот Мариус, что теперь сидел внутри. Ему оказалось вполне достаточно удовольствия, которое он испытывал, целуя эти пухлые губы, поглаживая тугую попку. Разум одержал победу над инстинктом, что всегда непонятно, но здорово. Разум, с которым Мариус прежде общался только сквозь пелену рассеянных мыслей, вдруг стал конкретен и доступен. Но это был все-таки чужой разум. Он возник непонятно почему и неизвестно откуда. И он пугал Мариуса.

Кстати, о чтении. Уго наконец принялся за образование Мариуса. С собой грамотей прихватил, не убоявшись тяжести, объемистую книжицу с окованными медью углами, с многоцветными картинками. На привалах, лучше — в густой тени векового дуба, Мариус пристрастился разглядывать картинки, грезя о чем-то своем, невыразимом. На картинках фигуряли кавалеры в латах, парадных одеяниях, погруженные в меха, опутанные золотыми цепями, пажи в розовых и белых костюмчиках, выгодно облегавших юные гениталии, дамы в остроконечных головных уборах, в длинных платьях, с вуалями и без, с веерами и четками. Дамы вели с кавалерами и пажами беседы, о галантном свойстве которых говорили недвусмысленные улыбки. Книжка изобиловала портретами королей на фоне своих тронов, королев на фоне своих фрейлин, принцев на фоне министров, принцесс на фоне прелатов, воителей на фоне воинств, ощетинившихся пиками.

Книжка называлась "Альбентинские хроники" и содержала ровно сто историй времен правления королей одноименной династии. На привалах Уго читал вслух. Перед Мариусом, как на сцене, гибли от оспы несчастные дети короля Гисмонда, романтически сочетались браком Эдмонд и Стелла Брюнинг, росли стены неприступной Хальбронской цитадели, Рогер II вторгался в Талинию, заплаканная принцесса Лора и фицарский император Ред шли под венец — роковой союз с ужасными последствиями. Короли, министры, дамы и кавалеры, в прошлом — небожители, становились хорошими знакомыми.

Вслух Уго читал недолго и лишь для того, чтобы завлечь Мариуса в пучину "Альбентинских хроник". Настало время — и Уго предъявил ультиматум: хочешь знать, что дальше — учись читать. Приступили тут же. К процессу с неожиданным рвением подключился Расмус, который не хотел уступать Мариуса еще в одной сфере. Спотыкаясь, пошатываясь, Мариус побрел по ухабистой стезе просвещения. Как водится, после первоначальных успехов настала эйфория. С самонадеянностью дилетанта Мариус возомнил, что в силах одолеть книжицу без посторонней помощи. Уго с удовольствием сложил с себя педагогические полномочия. Расмус остался при друге в качестве наблюдателя, помогая ему справиться с неизбежными трудностями, которые обязательно следуют за первыми успехами.

А Уго освободил мозги для размышлений и с новыми силами набросился на вопрос: как относиться к версии о серебряных рудниках? Еще в Мерке Уго без труда выяснил, что рудники таки существуют на северных окраинах Угольного леса. Удалось даже разыскать одного спеца, работавшего там. Сорокапятилетний мужик выглядел на все шестьдесят. Добыча серебра — далеко не мед. Мужик раскрыл секрет "серебряной табакерки". Так называли выработку, в которой благородный металл залегал необычно изобильно, слоями. Там же, неподалеку, находилась "золотая табакерка", где серебряные слои пересекались золотыми прожилками. Какое отношение ко всему этому имеет единорог, мужик тоже объяснил. С него, с единорога, и пошли разработки в Угольном Лесу. Много веков назад привел он некоего Гвидо Лоха на серебряные поля, ударил в землю копытом — обнажилась первая жила. Так что единорога, говоря отвлеченно, можно считать полноправным хозяином как серебра в целом, так и табакерки в частности.