Эльфарран - Приключения Лидии Михайловны, временно исполняющей функции музы

"Чудеса", — подумала Лидия но, впрочем, не удивилась.

– Ваша очередь, уважаемая, — её, вдруг, вытолкнули вперед.

Лидия попыталась запротестовать, но, сверившись с ее направлением, отправитель велел пропустить ее без очереди: дело было срочное и неотложное — рукопись должна была завтра быть на столе редактора.

С трудом втиснувшись на сиденье, повариха вцепилась пальцами в изогнутые подлокотники, стул жалобно затрещал, и она закрыла глаза.

– Раз, — но кресло, придавленное грузным телом, осталось неподвижным. Тогда, схватившись за спинку, коллеги налегли и, наконец, сдвинули качалку с места — все поплыло, закружилось…

– Ты не видел, здесь Рафаил трубу апокалипсиса не оставлял?

Озабоченные представители службы безопасности, рысью обегая подсобные небесные конторы, заглянули и на склад инвентаря, спешно разыскивая пропавший инструмент конца света?

Кот встрепенулся:

– Стояла у стены, я её ещё в сторону отставил. — Потеребив лапой за руку, он вывел из сонного одурения кладовщика.

– Куда труба делась?

Тот поморщился, изобразив на лице подобие мысли, и радостно вскрикнул:

– Толстуха забрала, а чего, нельзя что ли?

Все присутствующие, как по команде, схватились за головы и хором взвизгнули:

– Трубу апокалипсиса! Если она использует её по назначению, наступит конец света.

– Я-то думал, беда какая, — и беспечный кладовщик опять заснул.

Перескакивая в два прыжка залы и коридоры, Аполлон вбежал в зал отправления, но расстроенный смотритель только развел руками, указав на покореженное кресло:

– На сегодня перемещения отменяются, встаем на неплановый ремонт.

И покровителю искусств осталось только молиться…

Писатель Генка Федюшкин проснулся рано. Голодный желудок уже с полуночи не переставая молотил его по мозгам.

– Есть хочу, есть хочу.

Не разлепив окончательно глаз, он двинулся на кухню, попутно сбив подвернувшуюся под ноги трехногую табуретку, и с надеждой, дернул никелированную ручку старенького пузатого ЗИЛа. Еще хранивший запахи давно съеденных блюд, тот явил миру, заветренный с одной стороны, плавленый сырок и половину батона недельной давности. Генка довольно хмыкнул — день начинался неплохо, очень даже неплохо. Подогрев вчерашнюю заварку он плеснул в стакан нечто, отдаленно напоминающее чай, и медленно прихлебнул. Хлеб был черствый, сырок горчил, но день, определенно, предвещал нечто прекрасное или, на худой конец, очень хорошее. Мечтательно разглядывая в окно строгого дворника, поливающего матом, роющихся в помойке бомжей, он загадочно пробормотал:

– Да, именно сегодня, я напишу нечто выдающееся, нечто, что до меня не удавалось никому.

Ещё никогда он не пребывал в таком приподнято-волнительном настроении зачарованно разглядывая проплывающие облака из окна своей брежневки. Он незамедлительно перенесся в иной мир — мир роковых красавиц и бурных страстей. Этот мир даже начал уже приобретать вполне различимые черты, и видения, одно другого краше, завертелись перед его затуманенным взором.

Бум. Бац. Хрясь.

Грохот, обрушавшегося на балкон, чего-то очень тяжелого, сразу спугнул благородного графа, что закрепив шелковую лестницу, собрался нанести визит, заключенной в высокой башне красавице-маркизе. Шум спровоцировал такую сильнейшую вибрацию, что в соседнем подъезде лопнул самогонный аппарат, и стойкий запах первача поплыл по лестничным переходам. Первыми во двор выскочили парализованные старушки, не забыв прихватить стандартный набор предметов первой необходимости: сумочку-думочку с пожелтевшими документами, сухой паек на три дня, спички, мыло и справку из военкомата о прошлых боевых заслугах. У некоторых в руках были слипшиеся от времени противогазы. Взвыли отчаянными сиренами припаркованные автомобили — их хозяева, скосив глаза вниз, дружно облаяли собравшихся и пошли спать дальше с чувством выполненного долга. Молодежь, как самое беспечное поколение, решила, что просто кто-то с утра завел тяжелый рок и ожесточенно застучала по батареям.

– В семь часов утра — безобразие, — в один голос завопили они. — Ну в три ночи, куда ни шло, но в семь утра, когда все порядочные люди, только спать ложатся…

Сюжет улетучился, словно, его и не бывало. Вместо него за балконной дверью сидела здоровущая тетка с пододеяльником на шее. Из-под белого полотна торчали её голые пятки, красные, как у гуся лапы. Нахально-мозолистые, они упирались в дверь, мешая проходу. Она в упор смотрела на побледневшего автора любовных романов и немного ерзала.

– А… Мамаша, вы, собственно, к кому?

Кряхтя, дама вытащила из-под огромного зада немного скривившуюся трубу и застенчиво улыбнулась.

– Музу запрашивали — получите, — здесь она громко закашлялась от холодного воздуха улицы и, толкнув дверь, вошла в комнату. На балконе она чувствовала себе несколько неуютно — ранней весной там было сыро, грязно и немного стыдно. Но её появление было замечено, и парочка бдительных старушек уже начала перешептываться, прикрыв губы ладонями. От невыразимого чувства разочарования у Генки, даже, навернулись слезы. Он несколько иначе представлял себе подобную особу: у нее обязательно должны были быть золотые локоны до колен, минитуника и сладкозвучная гитара (до арфы его фантазия не доходила).

"Может, это местная сумасшедшая ошиблась адресом", — спасительная мысль пришла на помощь его, затухающему от ужаса происходящего, сознанию, и он загородил телом вход на кухню.

– Я сейчас определю вас в… — тут он смекнул, что позвонить не удастся — телефон второй месяц отключен за неуплату.

Между тем, наглая бабища придирчиво осмотрела скромные апартаменты однокомнатной малосемейки, где кухня больше походила на стенной шкаф с одним отделением, а комната — на тот же самый шкаф, но только с двумя створками. Поминутно задевая полными боками немудрёную мебель производства областной фабрики, что из опилок и мелкой стружки мастерили удивительные шедевры позднего поп-арта, она гордо прошествовала по квартире и заявила:

– Тесновато живешь.

– Зато, все под рукой, — Генке вдруг стало все равно, он, неожиданно смиряясь с судьбой, предложил ей располагаться на продавленной софе, втиснутой между дверью и письменным столом.

Лидия, тоже немного подобрев, оглядела его тщедушную фигурку, поражаясь столь анемичному типу.

– Видать, жена тебя не больно любит, — обручальное кольцо она заметила сразу.

– Видать, — эхом откликнулся Генка и обреченно полез за стол.

Он методично раскидал, наполовину исписанные листы и задумался. Мысль не шла. Взъерошив волосы, он посмотрел в угол, перевел взгляд на старенький комод, откуда торчал мятый рукав полосатого халата. Все напрасно: проклятый граф, застряв, где-то на середине лестницы, упорно не хотел лезть дальше. "И зачем он так рискует своей башкой, — вдруг подумал автор, — все равно эта маркиза любит другого. И почему именно граф?" Он жирно зачеркнул слово «граф» и вывел «конюх». Вот это уже лучше: явное различие общественного положения добавит немного перчинки в роман. Он представил огромные, пахнущие лошадями, ручищи персонажа, и хмыкнул — маркиза будет довольна. На софе, по-турецки подобрав под себя ноги, дремала муза. Роман опять застопорился. Её явное отлынивание от своих обязанностей, немного покоробило Генку.