Александр Экштейн - Люди полной луны

Алексей Васильевич Чебрак трепетал от восхищения перед самим собой. «Вполне возможно, я новое воплощение Кришны», — иногда представлялось ему. Кроме того, что он был великим генетиком, он был еще и великим полифоничным ученым широкого профиля. Мало того что он научился выращивать клоны, добротные копии людей полуфабрикатного типа (клоны, обладающие интеллектом, пока еще были подвержены быстрому старению), он далеко продвинулся в разработке симфонического препарата антимутационного действия «Полнолуние», создаваемого в рамках ужасного напряжения сил им же сконструированной программы. Этот препарат должен был окончательно разделить человечество на избранных и чернь. Предполагалось, что препарат «Полнолуние» будет применяться, по решению ЛПЛ, для тех особей человечества, которые несут в себе творческий и нравственный потенциал, подтвержденный генетическим кодом (Алексей Васильевич уже составил технологию прочтения этих кодов), своего рода рекомендательным письмом от предков на протяжении ста поколений. Применяя этот препарат, рекомендованные люди будут как бы фиксироваться в своих лучших проявлениях, не подверженных дурному влиянию современности; напротив, они привнесут в нее незамутненную чистоту духовности, радости и доброты. Таких людей, по приблизительным подсчетам Алексея Васильевича на тридцатимегабайтной — независимой — «глобал ОМ» системы «XXX», было на Земле не более миллиарда, а остальные… Остальные должны мутировать, что уже и происходит, а со временем, при необходимости, должны подвергнуться киборгизации «путем вживления в мозговую ткань биологических чипов, выращенных на основе брусчатых хрусталиков в синтезе с последними достижениями генной инженерии». Киборгизированные люди более работоспособны, выносливы, более счастливы в сравнении с теми, кто сейчас проходит под определением «маргинаты», потому что не ведают сомнений, генетической памяти, ответственности, секса и дум о будущем. Численность киборгизированных людей будет контролироваться эсхомпьютером «Норма». Те, кто станет принимать препарат «Полнолуние», на определенном этапе развития будут использованы для создания новой формации разумно-духовных людей. Их растворят в лемурианской генетике, которая в виде белых, гибких и странных человекоподобных существ обитает в срединных храмах и городах внутреннего мира…

— А как же я? — поинтересовался Алексей Васильевич у председателя МОАГУ. — Я же абсолютно безнравствен, а вслед за мной тянется шлейф уголовных преступлений. Это что же, я не получу дозу своего «Полнолуния»? В таком случае я сегодня же проглочу килограмм.

— Еще неизвестно, что получится из этого эксперимента, — отмахнулся от его претензий Поль Нгутанба. — Зачем вам, неглупому, разгенечиваться лемурианцами и входить в бессознательный комок нулевых неогенов? Живите, любите, творите, ешьте пейте, радуйтесь и умрите как положено. Понимаете, Алексей Васильевич, — Нгутанба пристально посмотрел на Чебрака, — во-первых, еще неизвестно, чью генетику хранят лсмурианцы, а во-вторых, вспомните Евангелие: «Блаженны умершие, ибо живые будут просить смерти, но не дана она им будет».

— Понятно, Евангелие, — презрительно усмехнулся Алексей Васильевич. — Я напишу другое, точнее, доходчивее и для меня выгоднее.

— О да! — загадочно засмеяпся в ответ Поль Нгутанба. — О да

— Подонки — это как навозные черви, без них нельзя, гумуса не будет, — сообщил Слава Савоев ошарашенному его познаниями напарнику по дежурству, прапорщику Севостьянову. Произнося эти слова, Слава думал не о плодородии, а о переполненности КПЗ, куда полковник Самсонов все-таки устроил его дежурить на три дня, сразу же после получения звездочки капитана за раскрытие кладбищенских преступлений. А всего-то и делов, что Слава, принимая от комиссара Кияшко, которого как-то сразу и неожиданно покинул инфаркт, новые погоны, вдруг заявил:

— Да за такое раскрытие впору монашеский сан принимать.

— Не понял! — опешил Кияшко.

— Я все понял, — успокоил его Самсонов. — Это у них шутка такая гуляет перед повышением.

— А-а-а, — удовольствовался объяснением комиссар и протянул Славе погоны, почетную грамоту и благодарность от командования, то есть от себя лично, — командирские часы.

— Безумие словно река, в нем нужно так двигать ногами и разводить руками, чтобы оно не вынесло тебя на стремнину. Лучше всего искать в нем тихую заводь, утыканную лилиями при полном отсутствии непредсказуемого течения… — говорил главный врач загородной психиатрической больницы Дарагановка, а про себя думал: «На стремнине хотя бы есть шанс получить бревном по голове и рассчитаться с жизнью полностью, а вот из заводи с лилиями, дорогие мои, никуда не денешься, это полное забвение, здесь всегда бродят любители лилий и спасают вас, одним словом, это моя лечебница, которую в народе грубо называют дурдомом».

«Дорогие мои» относилось к Софье Андреевне Сычевой и к новенькому, прибывшему в распоряжение главврача Мурада Версалиевича по решению суда, Лене Свстлогорову. Если в первом случае Мурад Версалиевич Левкоев еще не пытался отказываться от увядающих, но все еще демонстративных форм Софьи Андреевны, то во втором случае ему было до скуки все ясно после произнесенного Самвелом Тер-Огонесяном предупреждения: «Если Лене будет плохо, то тебе, Мурадик, будет в три раза хуже, а если ему будет хорошо, то и у тебя, Мурадик, будет не плохо». С этим все было ясно, выбирать не из чего, и Леня Светлогоров чувствовал себя в психиатрической больнице хорошо, свободно и в меру нетрезво…

Дело в том, что Леня Светлогоров совсем и не повесился в обычном понимании, а применил старый как мир трюк. То есть Леня, пропустив веревку под мышками, надел куртку, затем соорудил петлю и без опасности для жизни зафиксировал ее на шее. Продекламировав Вийона: «И сколько весит этот зад, об этом завтра скажет шея», — он выбил из-под ног табуретку и повис. Иллюзия полная. Посмертная записка, пришпиленная булавкой к рубашке, эту иллюзию окантовывала достоверностью.

Леня был шутником с шизоидным уклоном и, увидев в окно Славу Савоева, сразу же понял, что его эстетически-некрофильские атаки на кладбище с целью сохранения ведомой только Лене Справедливости разоблачены настолько, что пора «повеситься». И он это сделал. Когда один из экспертов, Эльмир Кречугин, став на табурет, хотел срезать с петли «труп», «труп» открыл глаза и громко произнес:

— Ааа!

— Бээ! — услышал Леня в ответ и, опустив глаза, увидел смеющихся Славу, Игоря и Степана.

Савоев сразу же сообщил:

— Леня, я столько висельников самопальных за службу видел, но с таким лицом, как у тебя, вижу первый раз.