Александр Мухортофф - Погружаясь в Атлантиду...

— Он предлагает за неё двести верблюдов! — сообщил Хат.

— А это много в деньгах? — на всякий случай уточнил я.

— Он говорит, что это несколько итальянских спортивных машин.

Мне пришла в голову мысль, что на пенсии неплохо бы устроить торговлю женщинами в Северной Африке, тем более, что торговлю наркотиками я уже освоил.

— Мой ответ — решительное нет! — сказал я, обнимая нашу дылду Анату за плечо.

Арабы стали кричать и размахивать руками.

— Он расстроен, — сообщил Хат, — хочет застрелить тебя, Теди, но друзья его отговаривают.

Кошмар какой-то, даже в краю наркомафии я чувствовал себя лучше. А здесь — то малохольные русские туристы, то кровожадные жители песков: сплошные опасности и никакой связи с военными. Я вспомнил о пистолете, оставшемся в спецкостюме, и начал отступать к машине.

— Весёлые люди! — широко улыбаясь, сказал Хат. — Они отговорили его тебя убивать, и теперь просто хотят тебя кастрировать. Это видимо больно, судя по тому как они радуются.

Анату подбежала к арабам и что-то быстро стала говорить на их тарабарском языке. Смысла слов я не понял, но лицо у девушки было очень свирепое и от того прекрасное.

Выслушав Анату, погонщики стали смотреть на меня с откровенным ужасом, и видимо забыли о своих садистских планах на мой счёт.

— Что ты им сказала? — поинтересовался я.

— Я сказала, что ты заместитель президента США и находишься здесь с военной миссией, и если они попробуют что-то с тобой сделать, на них сбросят много бомб.

— Они что, поверили в эту чушь? — удивился я.

— Конечно, ведь я подавляю мужчин. Забыл? — ехидно сказала Анату.

— А ты соображаешь, — похвалил её я, — видимо, ты особенная женщина.

— Видимо, — кивнула она. — Иди за вещами, они подвезут нас до того места, куда нам нужно.

Забрав из машины наши вещи, я вернулся к каравану. Хат и Анату уже взобрались на верблюдов и теперь смотрели на меня сверху вниз. Кинув Хату его спецкостюм, я подошёл к приготовленному для меня верблюду. То т почему-то лежал на песке и кидал на меня косые взгляды, а араб, державший его за поводок из плотной кожи, тоже смотрел недобро.

— Злые какие! — пробормотал я, забираясь на спину горбатого «корабля пустыни».

— Изюм! — внезапно заорал погонщик.

— Чего ты орешь?! Сам ты изюм! Козёл! — обиделся я. — Американские войска, бомбы, бух-бух! Смотри у меня…

— Изюм! — повторил араб, протягивая мне поводья.

— Чего он орёт? — спросил я Оултера.

Перебросившись с погонщиком парой фраз, Хат ответил:

— Он говорит тебе, что твоего верблюда зовут Изюм! Это хороший верблюд, очень умный.

— Ага, — кивнул я, — умный верблюд, понятно. Едва я взял поводья в руки, верблюд резко встал, и у меня тут же закружилась голова. Теперь я возвышался над землёй на высоте трёх метров. Главное в этой ситуации было не навернуться вниз.

— Хорошая собачка, — погладив по уху верблюда, ласково сказал я.

То т выгнул шею и опять как-то странно посмотрел на меня.

— Изюм! — сурово сказал я и дёрнул за поводья.

Верблюд побежал, я заорал, погонщики и мои друзья засмеялись и караван, наконец, двинулся в путь. Не знаю как там с интеллектом, но скоростью Изюм обладал спринтерской. В то время пока остальные верблюды спокойно шли вперёд, мой сумасшедший Изюм кругами носился вокруг нашего каравана. В итоге мы остановились, и ещё полчаса меня обучали верблюжьему вождению. Вскоре я освоился и смог ехать спокойно, рядом со своими друзьями.

— Кто они? — спросил я Хата, кивая на погонщиков.

— Это бедуины, они предпочитают свободную жизнь в пустыне презренной городской жизни, — явно не своими словами ответил он. — В город приезжают только за продуктами и необходимыми вещами.

— А ты не спрашивал, откуда у них деньги?

— Нет, но это не проблема, — сказал Хат и обратился с этим вопросом к ехавшему неподалёку бедуину.

Гордый житель пустыни расплылся в улыбке и, размахивая руками, минут пять что-то увлечённо рассказывал. Потом достал огромный кинжал и помахал им в воздухе. Выслушав его, Хат обернулся ко мне и сообщил:

— Сулейман сказал, что они разводят верблюдов и лошадей, а когда совсем прижимает, занимаются разбоями и грабежами.

— Добрые люди, — хмуро сказал я и опять поймал недовольный взгляд Изюма, — эй, Оултер, мне кажется, что верблюд меня ненавидит.

— С чего ты взял?

— Он всё время на меня косится.

Позвав Сулеймана, Хат показал на меня пальцем и что-то спросил. Бедуин заулыбался и громко затараторил на своём каркающем языке, вызвав смех других погонщиков. Придав своему лицу надменное выражение, я стал смотреть на горизонт. Хохот вокруг меня не стихал, но я постарался абстрагироваться от происходящего веселья. Ненавижу, когда надо мной смеются, а я при этом ни черта не понимаю. В такие моменты моё самолюбие начинает шипеть и плавиться.

Когда глупые бомжи пустыни перестали ржать, я поинтересовался у Оултера.

— Ну и что сказал Сулейман?

— Дело в том, Теди, что Изюм очень добрый верблюд, и им кажется, что он в тебя влюбился.

— А мне кажется, что кое-кому надо побриться и помыться. Чувствуешь, как воняет от этих бедуинов? Они смердят как общественный туалет в Центральном парке, но я ведь не поднимаю их на смех.

— Ты слишком болезненно реагируешь на шутки в свой адрес, — сказала Анату, мягко улыбаясь.

— Ну да, конечно, один я здесь кретин! — вспылил я и, хлопнув ногами в бока Изюма, умчался вперёд.

Вскоре солнце опустилось, скрывшись за появившимися на горизонте горами. Но наш караван не останавливался пока мы не добрались до небольшого болотистого пруда, возле которого находился древний на вид колодец.

Там мы спешились, и меня наконец-то сняли с верблюда. Я натёр себе всё что мог и поэтому, зайдя по колено в пруд, стал приходить в чувство. Простояв так десять минут, я почувствовал, что сзади кто-то стоит. Обернувшись, я увидел Анату протягивающую мне флягу с водой. Жадно присосавшись к горлышку, я выпил её до дна, но жажда меня не покинула.

— Когда выйдешь из воды, смажь натёртые места этим маслом, — сказала Анату, протягивая мне маленький сосуд.

— Что это? — спросил я, забирая бутылочку.

— Бедуины дали нам это средство, оно снимет боль и позволит коже быстрее восстановиться.

— Спасибо им, видимо они не такие уж и придурки! — сказал я, выбираясь из воды.

Усевшись в сторонке, я снял брюки и ужаснулся: кожа на внутренних сторонах бёдер была покрыта мозолями, прикусив губу, я аккуратно смазал повреждённые участки тела бедуинским маслом. Как ни странно, боль вправду стала уходить, и я блаженно закрыл глаза. Вскоре хорошее настроение вернулось ко мне. Что и говорить, я впервые оказался в пустыне, покатался на верблюде, пообщался с бедуинами, кстати, надо им рассказать о пользе принятия ванны и подарить шампунь... И потом, такого чистого звёздного неба я ещё никогда не видел.