Надежда Первухина - Блюз полной луны

— Если сомневаешься, Паша, то знай — нам известно, где живет твоя фея. И подпалить ее вместе с чердаком нам ничего не стоит. Коль ты так любишь ее, позаботься о ее безопасности. Кстати, вот тебе кое-что на память.

И Кирилл протянул Павлу си-ди в пластиковой коробочке.

— Что это? — спросил Павел, уже догадываясь. От этой догадки похолодело сердце.

— Запись того, как избивали твою подругу. Посматривай на досуге, если хочешь, чтобы такого с ней не повторилось.

— Хорошо, — сказал Павел, стискивая кулаки.

В один миг разрушилась его нормальная жизнь и все надежды, связанные с любимой девушкой. Но ничего, он выдержит. Он же волк, а волчьей шкуре ничего не страшно.

— Я все сделаю для того, чтобы Инне жилось комфортно. Только не трогайте Елену.

— Слово оборотня?

— Слово оборотня!

— Что ж, тогда не стоит терять время. Ты, Павел, пока отправляйся в свою общагу. В ближайшее время подай заявление в деканат о переводе на заочное отделение. А как только ты и Инна сдадите первые зачеты — вас ждет Толедо.

Кирилл хлопнул в ладоши. Появились два дюжих телохранителя.

— Проводите принца Павла до машины, — сказал Кирилл.

— Постойте! — взмахнул Павел рукой. — Вы обещали мне, что я смогу убедиться в том, что жизнь Елены вне опасности, что она в больнице, где за ней присматривают…

— Хорошо. Тогда отвезите сначала принца Павла в больницу Общины.

Телохранители кивнули.

Павел бросит прощальный взгляд на Инну. Та ответила ему взглядом победительницы.

Дорога до больницы оказалась долгой. Машина петляла по каким-то проулкам, и Павел подумал, что это специально — чтобы он не запомнил дороги. Но его телохранители не знали, что Павел включил звериное обоняние и теперь запоминал дорогу по крошечным флюидам воздуха, влетавшим в приоткрытое окно водителя. Теперь он мог найти эту дорогу с закрытыми глазами.

Наконец они вырулили на открытую площадку и припарковались. Вышли. Павел огляделся. Посреди площадки находился фонтан (сейчас он уже не работал), окруженный клумбами, на которых завяли цветы.

Цветы… Это резануло по сердцу.

Павел в сопровождении своих телохранителей вошел в вестибюль больницы. За регистрационной стойкой болтала по телефону ослепительная блондинка. Завидев Павла и охранников, она немедленно прекратила болтовню и всем своим видом изобразила полнейшее внимание.

— Добрый вечер, — сказал один из охранников. — Тут к вам сегодня на излечение была доставлена фея.

— Ее зовут Елена, — внес ясность Павел.

— А, ну как же, помню, ее привезли в мое дежурство. Сначала ей сделали операцию, сейчас она вне опасности и к ней можно пускать посетителей.

— Вот посетитель, — показал на Павла один из бандитов.

— А вы?

— А мы его охрана.

— Понятно. Пятый этаж, палата номер пятьдесят четыре. Только, пожалуйста, наденьте бахилы и халаты.

В бахилах и халатах охранники выглядели внушительно, а Павел совсем потерялся. Но это не значит, что он потерялся окончательно. В душе его клокотала ярость — и прежде всего на самого себя. Если бы он тогда не совокупился с этой волчицей… Впрочем, что ж теперь жаловаться. За неразборчивые половые связи надо платить.

Вот только заплатила за это Елена, девушка, которую он любил так, что сердцу становилось больно, а к глазам подкатывали слезы.

В лифте они поднялись на пятый этаж. Все молчали. Да и о чем здесь можно было говорить? И с кем? С этими костоломами?

Пятьдесят четвертая палата оказалась неподалеку от лифта, и все равно Павлу эта дорога показалась вечностью.

"Виа долороза [2] От лат. via dolorosa — путь страданий; крестный путь. ,— подумал Павел. — Это моя виа долороза".

Может быть, он и преувеличивал, но в молодости все склонны к максималистским суждениям.

У пятьдесят четвертой палаты дежурила медсестра.

— Больная отдыхает, — сказала она.

— Ничего, мы ненадолго, — сказал один из охранников.

— Мы будем за дверью, — сказал второй охранник Павлу. — А вы входите в палату. У вас десять минут.

Павел кивнул и открыл дверь.

В палате было полутемно. Горел неяркий ночник на прикроватной тумбочке, окна были зашторены.

Павел подошел к постели и опустился на колени:

— Леночка, милая, прости меня…

Девушка, лежавшая под одеялом, открыла глаза:

— Павлик, ты пришел… Дай руку.

Она выпростала из-под одеяла руку и протянула ему. Павел припал к ее руке и понял, что плачет.

— Лена, прости меня, — заговорил он. — Ты пострадала из-за меня, но если бы я знал, что так все выйдет…

— А никто не мог знать, — слабо улыбнулась девушка. По щеке ее тоже поползла слеза. — Знаешь, что самое ужасное?

— Что?

— Они сделали мне операцию. Стерилизовали. У меня никогда не будет детей.

— Подонки!

— Но это ничего. Я уже смирилась. Ведь я хотела иметь детей только от тебя, а тебя у меня отняли.

— Лена, прости меня, прости, прости, если только сможешь…

— Ты ни в чем не виноват. Это судьба. Что они с тобой сделают?

— Они требуют, чтобы я перевелся на заочное отделение, а после первой сессии уехал с этой тварью в Толедо — якобы для того, чтобы получше ее узнать. Ненавижу ее! И себя ненавижу!

— Не надо, Павлик. Ненависть бесплодна. Только любовь приносит свои плоды. Обещай мне, что ты будешь хорошо относиться к этой девушке.

— Лена!

— Нет, обещай, прошу. Она ведь ни в чем не виновата. Да и никто не виноват.

— Лена, ты святая. Я должен был с первого раза это понять.

— Нет, я не святая. Святые не любят блюз, а я люблю. Просто без ума от блюза.

— Лена…

— Обещай мне, что в каждом ресторане, где вы будете сидеть, ты будешь заказывать оркестру блюз. Это будет напоминанием обо мне.

— Хорошо, хорошо, милая, но ты это так говоришь, словно…

— Словно что?

— Словно собираешься умереть. Не смей! Не смей! Ты еще встретишь и полюбишь достойного человека, не такого, как я!

— Ты разве не знаешь? Феи — однолюбы. А умирать я пока не собираюсь. У меня будет долгая жизнь, и я знаю, чем ее наполнить.

— Чем?

— Воспоминаниями о тебе, глупыш. Это будет мой блюз…

Дверь в палату приоткрылась.

— Время истекло!

Лена сжала его руку:

— Прощай. И помни обо мне.

— Но мы ведь увидимся? В университете?

— Еще ничего неизвестно… Так что пока прощай.

— Нет. До свидания.

Павел сидел в машине, и ярость пополам с болью бушевали в нем. Машина довезла его до общежития. Выходя, Павел показал охранникам неприличный жест. Но они только загоготали в ответ на это.

Машина умчалась. Павел долго стоял в сумерках один. Пошел дождь. Павел подставил ему лицо, чувствуя, как по коже барабанят капли. Но дождь не мог смыть его боли и ярости. Павел зарычал и бросился в убежище. Сначала он бежал на двух ногах. А потом понял, что бежит на четырех. Между клочьями его одежды лезла шерсть. Лицо превратилось в волчий оскал.