Яна Алексеева - Некроманты, алхимики и все остальные

— Сегодня, — начал Эртэ, пригубив чашу, — мы собрались здесь, дабы связать крепкой нитью в единое целое судьбы двух людей.

Служки замерли у дверей, завершив круг и опутав помещение дымным маревом. Где-то далеко остались свидетели и слуги, свечи и серые камни замка, скрытые гобеленами. И кажется, что в тумане, разгоняемом только тусклыми лампадками, есть только я, он и Голос, все набирающий силу.

— Согласен ли ты, — он на миг запнулся на непривычном имени, — вольник Кэрдан Лэсс Ромиш, взять в супруги сию деву, принять ее наследие и владение? Чужак кивнул, кинув на меня острый взгляд из-под полуприкрытых век:

— Да.

— А ты, дочь Тьелегринов, добровольно ли предаешься в руки сего вольника, и клянешься ли подчиняться его слову беспрекословно?

— Да, — я передернула печами. Это прозвучало настолько… мерзко, что обрядовый дурман на миг отступил, приоткрывая панику, смешанную с отчаянным нежеланием делать то, что делаю я. Судя по расширившимся глазам почти супруга, у них это происходит несколько по-другому. Но отступать уже поздно…

Сестра качнулась вперед, отчего тихо звякнули стеклянные бусины, вплетенные в длинные косы, и протянула подушечку, на которой лежали расстегнутые браслеты. Жрец отдал чашу подскочившему служке, достал откуда-то из складок одеяния длинную тонкую позолоченную иглу, цепко перехватил онемевшую руку, которая невольно попыталась зарыться в накидку, и проколол кожу. От резкой боли сбилось дыхание, а Эртэ сжал мою ладонь в своих холодных клешнях, и алая тягучая капля, сорвавшись с побелевшего пальца, упала на более широкий, сложного плетения обруч. Затем схватил руку Кэрдана и прокол смуглую кожу. Его кровь пропитала тонкий простой браслет. Мой. Затем Эртэ соединил наши ладони, крепко, будто вплавляя плоть друг в друга.

— Отныне и навсегда вы — супруги, и все, что есть вашего теперь общее, — и ловко защелкнул замочки браслетов на запястьях, бормоча простенький наговор. Серебряные полоски нагрелись, почти обжигая кожу, и застежки вплавились в металл. Все. Хотя… Вырвав руку, прикрыла лицо, судорожно растирая кожу.

Обернувшись, приказала резко, обращаясь к Мартэ и не обращая внимания на жреца, тихо отступившего в сторону:

— Поднесите домовой камень.

Двое стражей, замерших за порогом, медленно выступили вперед, почтительно внося внутрь широкую каменную доску, и опускаются на колени передо мной. Тишина становится еще более тяжкой, сумрачной и дремотной. На доске лежал небольшой матово-черный, поблескивающий в свете лампад, камень. По нему пробегали темно-синие волны. Казалось этот поглощающий свет сгусток тьмы живой, дышащий организм. Я подняла его, ибо только тот, кто плоть от плоти основателя рода, может коснуться домового камня. Покачав в ладонях, поднесла к губам, подышала на него, наблюдая за тем, как цвет меняется на светло-голубой.

Прошептала, присев на край кровати, и поднесла тяжелый, как кандалы смертника, камень супругу. Да, уже супругу…

— Положи руку на него… и повторяй, — прошептала, надеясь на его доверие. Ведь это основа всего. — Я Кэрдан Лэсс Ромиш…

— Я, Кэрдан Лэсс Ромиш…

— Приношу сему дому клятву верности и обещаю…

— Приношу сему дому клятву верности и обещаю…

— Сохранять традиции и нести процветание любым доступным мне способом…

— Сохранять традиции и нести процветание любым доступным мне способом…

— Заботиться о слугах и жителях острова и следовать законам Ожерелья.

— Заботиться о слугах и жителях острова и следовать законам Ожерелья.

Камень на миг заалел, и под ладонью мужчины проступили знаки Дома. Руны сплелись в сложный узор, мигнули и погасли. Поверхность камня зазолотилась, под нашими ладонями он потеплел и запульсировал в ритме сердца.

По комнате пронесся облегченный вдох, поколебав пламя свечей и разогнав дым, застилающий комнату. Риин разжала судорожно стиснутые руки. Отныне… и до смерти саеш бусины Тьелегринов Ситар — Кэрдан Ромиш! Жрец торжественно провозгласил, расправляя плечи:

— Отныне нарекаю тебя, саеш острова Ситар родовым именем Тьелегрин. Береги честь его и не посрами славных предков.

Служка, тот, что сосредоточенно хмурился, извлек из кожаной, расшитой бисером, сумы толстенную храмовую книгу, перелистнул плотные хрустящие желтоватые страницы, мелко-мелко исписанные старинными рунами. Второй поднес стеклянную чернильницу с белоснежным пером. Эртэ, осененный богами, сделал соответствующую запись темно-алыми чернилами, замешанными на крови. Сейчас уже не людской, а птичьей. Раньше ради таких записей убивали младенца…

Жрец захлопнул книгу, по-старчески хрупнул пальцами и, пристально глянув на меня, направился к выходу. Его специально предупредили, что церемонию не стоит затягивать. В дверном проеме произошла заминка, когда из рук Никласа в его ладонь перешел увесистый мешочек с оговоренным вознаграждением. Четыре последних крупных черных жемчужины из приданого матери и два резных перламутровых амулета-медальона. Выйдя за дверь, он сгорбился под тяжестью одеяний, и двое молодых ребят подхватили его под руки, дабы препроводить к столу, спешно накрытому в центральном доме. Запахи копченостей и варений тревожили меня все утро, раздразнив аппетит, но церемонию должно было проводить на голодный желудок, так сказать, после малого очищения.

— И что же дальше? — спросил Ромиш, наблюдая за тем, как один за другим свидетели потянулись к выходу. Они будто плыли сквозь туман, разгоняя дым легкими взмахами рук, позвякивая украшениями. Лампадки одна за другой гасли… Мой супруг пристально наблюдал за ними. Что он видел?

Наблюдая за собой будто со стороны, подошла к каменному подносу и пристроила в центр домой камень, до того рассеянно лелеемый в ладонях. Рукам стало почему-то холодно, и я обняла себя за плечи, понимая… что? Что впервые испытываю страх…

Мартэ, обернувшись в дверях, ободряюще улыбнулась, сестра весело тряхнула головой и ускакала вниз, не оглядываясь. Скрабезную шуточку Никласа, выданную тихим, пьяным шепотом, мой… муж, надеюсь, не расслышал. Я разъяренно фыркнула, торопливо шагая к окну и распахивая раму. Свежий морской ветер ворвался в помещение, разгоняя дурман, и в крови, и в воздухе.

— Согласно традиции, сейчас должен состояться пир… — обернувшись, сбросила на пол тяжелое, расшитое одеяние, оставаясь в легком платье. Ромиш ослепительно улыбнулся, протягивая руку. Как странно я себя ощущаю, доверив доверившись…

— Но по понятным причинам я на нем присутствовать не смогу.

— Увы и ах, — отстегивая покрывало, сожалеющее хмыкнула, и отбросила его, делая еще один шаг. Черная ткань легла на пол красивыми волнами, — но и это предусмотрено. Не желаете ли что-нибудь отведать, мой господин?