Олег Шелонин - Царский сплетник

— Справетливый суд! Дыба — это ест произвол!

— Произвол — это то, что он на стражников моих напал.

— Это нато разобратца, кто ест на кого напал!

— Вот сейчас и разберемся. Малюта, дыбу готовь.

— А может, сначала сапожки, царь-батюшка? — с надеждой спросил палач.

— Дыба надежней.

Царь подошел вплотную к Виталию и начал рассматривать узника. Судя по недоуменному взгляду, державный увидел совсем не то, что ожидал.

— Федот!

К царю подбежал один из стражников. Красная шапка воина была оторочена дорогим собольим мехом, что говорило о том, что это был как минимум стрелецкий голова или сотник.

— Чего изволите, царь-батюшка?

— Это вот этот вот на вас напал? — ткнул скипетром в Виталий державный.

— Он самый, вражина! Не извольте сумлеваться! Лично ему рученьки-ноженьки вязал.

— Вот этот вот задохленький десяток моих лучших стрельцов… — Царь еще раз окинул взглядом юношу. По сравнению с мощными, массивными стрельцами Виталий и впрямь выглядел не очень представительно. — Да я вас всех… — Сбитая скипетром шапка стрельца полетела на пол, — Тоже мне сотник! Разжалую! Державу подержи, мешается.

Федот покорно принял из царских рук большой шар с крестом и бережно держал в руках, пока царь-батюшка скипетром охаживал его самого, как говорится, в хвост и в гриву.

— Царь-батюшка, — взмолился писарь, — вы бы скипетр пожалели. Он ить золотой. А вдруг погнется?

— Твое дело маленькое, — пропыхтел царь, — писарское. Садись и пиши. Сейчас допрос снимать будем. Ишь, учить меня вздумал.

Спустив пары, царь отнял у сотника свою державу, отвесил ему напоследок хорошего пинка и повернулся к Виталию. Писарь тем временем поспешил сесть за столик, разложил перед собой бумаги, поставил чернильницу-непроливайку, макнул в нее гусиное перо и застыл в ожидании начала допроса.

— Ну сам все расскажешь али сразу на дыбу? — грозно спросил царь.

Не успел юноша открыть рот, как палач за него тут же ответил:

— Ничё не скажет, царь-батюшка. Я тут с ним уже потолковал. Ни в какую! Пусть меня режут, говорит, пусть бьют, пусть на дыбе подвешивают, ничё не скажу! А вот ежели испанские сапоги на меня примерить…

— Да задолбал ты меня своими сапогами, Малюта! Я тебя спрашивал? — возмутился царь.

— Так я ж в интересах дела, — стушевался палач, — чтоб, значится, время ваше драгоценное зазря не тратить.

— Правду мой палач говорит? — уставился на Виталий царь.

— Врет, — лаконично ответил юноша. — Наоборот, это он меня уговаривал молчать, пока меня пытать будут. Вы бы его проверили. Может, засланный какой?

— Что? — ахнул палач, — Это я засланный? Да я верой — правдой… Царь-батюшка, — рухнул на колени Малюта, — не верь супостату! Я свой! Исконно русский! Вот истинный крест…

Царь внезапно рассмеялся.

— А ты ловок, шельма, — погрозил он пальцем Виталию. — В первый раз вижу, чтоб палач перед узником на коленях стоял.

— Я не перед ним, я перед тобой, царь-батюшка, на коленях стою, а этого изверга я сейчас лично на дыбу аль куда прикажете…

— Помолчи, Малюта, — отмахнулся царь, — с тобой все ясно. Все с иноземными новинками носишься. И чего ты к этим сапогам привязался?

— Так вещь-то какая! Да ты на себе испробуй!

— Чего сказал?! — изумился царь.

— Ну тогда на нем, — ткнул пальцем в немца палач.

— Найн!

— Вот видишь, — повернулся к Виталию Малюта, — только ты остался, больше не на ком испытывать.

— Ваше величество, — устало вздохнул юноша, — наденьте на него намордник, и давайте наконец с этим кончать. Спрашивайте, чего хотели, а то мне уже надоело тут висеть.

— Ишь какой нетерпеливый… — Царь почесал скипетром затылок, заставив корону съехать на лоб, — Ладно. Попробуем. Но отвечай как на духу. Кто таков? Чьих будешь?

— Так, давайте сразу определимся, — строго сказал юноша, привычно беря инициативу в свои руки, — что буду я ничьих. Я сам по себе. Свободный человек. Никому не принадлежу и никому не подчиняюсь. Это во-первых. Во-вторых, зовут меня Войко Виталий Алексеевич. Теперь ваша очередь.

— Какая еще очередь? — опешил царь.

— Культурные люди, — пояснил юноша, — прежде чем приступить к светской беседе, обычно сначала представляются друг другу. Я представился. Теперь ваша очередь.

— Я так и знат! — возликовал глава купеческой гильдии. — Он ест културный человек! Руссиш найн! Иностранный поттанный!

— Да помолчи ты, зубная боль! — сморщился царь. — Ладно. Так и быть, представлюсь: царь Гордон… стоп, а ты что, обо мне ни разу не слыхал?

— Не-а, — мотнул головой Виталий, — я не местный.

— Ну да… мои подданные так не одеваются, — Гордон окинул довольно необычный для этих мест наряд юноши, — Ну давай, иноземный гость не местный, рассказывай: кто ты такой, откуда, как сюда попал, зачем стрельцов моих побил?

— Вообще-то я не иноземный, — вздохнул Виталий, — Не местный, но и не иноземный. Русский я.

— Чем докажешь? — бодро спросил царь.

— Тебе что, паспорт, что ли, показать? — разозлившись, перешел на «ты» Виталий.

— А что это такое?

— Ну… удостоверение личности. Свидетельство о том, что я живу в России. Прописан в Рамодановске.

— Прописан? — заинтересовался Гордон. — Ты что, ЦПШ прошел?

— Если речь идет о церковно-приходской школе, то нет. Я академию заканчивал.

— О! Ви ест ученый? — оживился Вилли Шварцкопф, — Кельн? Оксфорд?

— Рамодановский филиал Московской академии. Журфак.

— О! Эр ист френч, француз! Все! Ваше величество, он не ест ваша юристикция.

— Любой иностранный шпион есть моя юрисдикция, — жестко сказал царь, и, почувствовав в его голосе металлические нотки, глава купеческой гильдии поспешил заткнуться. — Он только что сказал, что русский. Тогда при чем здесь франция?

— Я и есть русский, — подтвердил Виталий, — А журфак — это факультет журналистики. Обычная аббревиатура.

— Гм… говоришь вроде по-русски, — удивился царь, — а слова иноземные. Даже я таких не знаю. Шпрехен зи дойч? — внезапно рявкнул он.

— Найн! — чисто автоматически ответил юноша.

— Вот он и попался, шпиён иноземный!!! — радостно завопил палач, — Ну царь-батюшка, ты — голова! Можно теперь на него сапожки примерить?

— Что на это скажешь? — весело спросил Виталий царь.

— А то и скажу: найн! По-немецки я совсем ни бум-бум. Немножко читаю со словарем, и все. Вот если б ты спросил: ду ю спик инглиш? — был бы другой расклад. Английскому нас учили серьезно. Я же журналист. Без английского нам никак нельзя. Правда, его я тоже не знаю. Вернее, знаю на уровне: три пишем, два в уме. Чуть из академии из-за него не выгнали, — честно признался юноша, — Так что можно считать, читаю со словарем.

— Это как? — не понял царь.

— Это так. Берешь английский текст и за каждым словом ныряешь в англо-русский словарь. Языки мне никогда не давались. Но ничего, я ж на русском пишу. Читатели пока не жаловались.