Сергей Мусаниф - Прикончить чародея

Население эльфов сокращается медленно только потому, что эльфы долго живут. Если вдруг на Зеленые острова придет война, и погибнет хотя бы половина их населения, после такого удара эльфам будет уже не подняться.

Так что можно сказать, что человечество построило свою цивилизацию на костях эльфов. Некоторые сегодняшние человеческие города построены еще эльфами в давние времена, половина географических объектов на картах все еще носит эльфийские названия…

Ходили слухи, что эпидемия, сыгравшая на руку человечеству, была спровоцирована человеческими же чародеями, экспериментировавшими с обычным вирусом гриппа. Эльфийские чародеи провели собственное расследование, длившееся несколько сотен лет, и пришли к выводу, что это не так. Эпидемия была игрушкой природы, судьбы или Творца, решившего освободить занятое эльфами место для другого народа.

В общем, это довольно грустная история.

Среди эльфов еще живы старики, заставшие те времена, но они не любят распространяться на эту тему. Тем не менее, эльфы помнят о прошлом и не устают напоминать о нем людям. Совсем не для того, чтобы люди подспудно испытывали чувство вины. Эльфы на собственном опыте убедились, что самой страшной угрозой для цивилизации может быть вирус, и не хотят, чтобы такая же судьба постигла людей и другие разумные расы Вестланда.

Никто не заслуживает столь страшной участи, даже столь презираемые всеми остальными народами гоблины.

— Странный ты тип, красавчик, — заметила Карин. — Тебя послушать, так вообще никто ни в чем не виноват. Ты ведешь себя так, словно можешь понять и оправдать любой поступок. Граф Осмонд хочет подвергнуть тебя мучительной смерти — он печется о благе своих вассалов. Дракон хочет испепелить тебя — он мстит за племянника, искренне полагая, что ты виновен в его смерти. Гоблины пытались сожрать тебя — их развитие началось слишком поздно, и гномы не дают им спокойно жить.

— Но ведь так оно и есть, — возразил я. — В этом мире все взаимосвязано. Каждый осознанный поступок вызван и обусловлен какими-то причинами, которые кажутся совершающему его существу достаточно вескими и разумными. Если я могу понять причины, по которым кто-то хочет меня прикончить, это еще не значит, что я пойду ему навстречу.

— А по-моему, это просто следующий шаг, — сказала Карин. — Вспомни, как ты пытался сдаться сэру Ралло.

— Э… Не пытался я сдаваться. И вообще, для того, чтобы победить врага, надо его понять, — сказал я.

— Неправильно. Для того, чтобы победить врага, надо его убить. Ты не можешь одержать победу, пока жив кто-то желающий твоей смерти.

— Это варварство, — сказал я. — Убийство — это последнее средство убеждения.

— Убийство — это единственное средство, — сказала Карин. — Если ты на самом деле веришь в то, что говоришь, почему же бежал от графа Осмонда и не попытался убедить Гарлеона в своей невиновности?

— Они бы не стали слушать.

— Вот именно. Зачем слушать, если сила на твоей стороне?

— В данном случае, слушать надо было хотя бы затем, чтобы найти истинного виновника преступления.

— Сильные мира сего не ищут виновников, — сказала Карин. — Они их назначают.

Крыть мне было нечем, потому что со мной именно так и поступили.

— Это неправильно, — сказал я. — Так не должно быть.

— Посмотри вокруг. Так есть. Ты сам ведешь себя таким образом, предпочитая этого не замечать. Ты не пытался убедить ни в чем не виноватых и обиженных эволюцией гоблинов. Ты продемонстрировал им силу и разговаривал с ними с позиции сильного. Ты сделал бы то же самое и с графом Осмондом, если бы у тебя хватило могущества. Но его не хватило, и ты пустился в бега. Кроме того, ты непоследователен и совершаешь ошибки. Этих гоблинов следовало убить.

— Ничего подобного. Милосердие — вот истинная сила.

— Милосердие — это слабость, — отрезала Карин. — Проявляя милосердие, ты даришь врагу второй шанс, сам выпускаешь победу из своих рук.

— Гоблины слишком напуганы и побоятся за нами следовать, — сказал я. — Не говоря уже о том, чтобы на нас нападать.

— Возможно, — согласилась Карин. — Может быть, они на нас и не нападут. Скорее всего, не нападут. Но они могут это сделать. А если бы они были мертвы, такой возможности бы у них просто не было.

— Нельзя убивать всех, кто косо на нас посмотрел.

— Почему? — искренне удивилась Карин.

— Потому что тогда в мире будет очень много трупов.

— Зато оставшиеся в живых будут очень вежливые и обходительные.

Я понял, что мне не удастся ее переубедить. Жестокий мир порождает жестоких людей. Основные качества закладываются в нас в детстве, и я подозревал, что детство у Карин выдалось крайне тяжелым.

Интересно, что мой наставник Мигель и даже мой второй наставник Исидро, пусть и в меньшей степени, рассуждали примерно так же, а мои идеалы оказались так далеки от их собственных.

Я не сомневался, что Мигель в этой ситуации перебил бы всех гоблинов просто из осторожности. И почти не сомневался, что то же самое сделал бы и Исидро. Как поступил бы дон Диего, мой приемный отец, я не представлял.

Временами он тоже бывал жесток, но временами — спокоен и мудр.

Мое детство было вполне безоблачным. Меня учили многим вещам, но у меня оставалось свободное время, которое я предпочитал проводить в библиотеке. Наверное, я прочитал слишком много умных и добрых книг, чтобы нормально вписаться в безумие реальной жизни.

В глубине души я понимал, что благородные воители древности вовсе не могли быть такими уж благородными, как об этом пишут в книгах, потому что в таком случае их имена просто не остались бы в истории. Это наверняка были те еще мерзавцы, пролившие реки крови и плясавшие на курганах своих врагов. И эльфы оставили человечеству континент не по доброте душевной, а потому что физически не могли его удержать, противостоя молодой и бурно развивающейся расе.

Большинство исторических и философских трудов в нашем мире написаны именно эльфами, самой старой, и, возможно, самой мудрой расой. Именно эльфы говорят о понимании, милосердии и взаимосвязанности вещей в природе. Может быть, эта мудрость пришла к ним вместе с закатом расы. Может быть, это вообще не мудрость, а попытка оправдать собственное бессилие. Писателю не заглянешь в голову и не узнаешь, что он на самом деле имел в виду и какие цели преследовал при создании каждой книги.

История — это мутная вода, а истина находится где-то на дне, и разглядеть ее практически невозможно.

Исидро утверждает, моя главная проблема в том, что я думаю слишком мало.

Мигель утверждает, моя главная проблема в том, что я думаю слишком много.

Но в одном они достигли взаимопонимания — оба утверждают, что я начинаю думать не вовремя.