Terry Pratchett - Мелкие боги (пер. Н.Берденников под ред. А.Жикаренцева)

— Сена — это длинный такой? С густой бородой? Глазки все время рыскают?

— Что? — переспросил Брута.

— По-моему, я его помню, — кивнула черепашка. — Точно. Когда он говорил, глазки его так и бегали. А говорил он все время. С собой. Говорил и постоянно натыкался на камни.

— Он целых три месяца странствовал по диким, необжитым местам, — поделился Брута.

— Тогда это многое объясняет, — хмыкнула черепашка. — Там же жрать почти нечего. Кроме грибов.

— Или ты демон? — снова принялся размышлять Брута. — Семикнижье запрещает нам беседовать с демонами. Сопротивление демонам, как говорит пророк Фруни, делает нас сильными в вере и…

— Да загниют твои зубы раскаленными нарывами!

— Как-как?

— Я самим собой клянусь, что я Великий Бог Ом, величайший из богов!

Брута постучал черепашку по панцирю.

— Демон, дай-ка я тебе кое-что покажу.

Прислушиваясь к себе, Брута с радостью ощущал, как его вера крепнет с каждым мгновением.

Это была не самая величественная статуя Ома, зато самая близкая. И стояла она неподалеку от темниц, где содержались всякие преступники и еретики. А сделана она была из склепанных вместе железных листов.

Вокруг никого не было, лишь пара послушников вдалеке толкала наполненную чем-то тачку.

— Какой здоровенный бычара, — заметила черепашка.

— Точный образ Великого Бога Ома в одном из его мирских воплощений! — гордо заявил Брута. — И ты говоришь, что ты — это он?

— В последнее время я много болел, — объяснила рептилия.

Ее тощая шея вытянулась еще дальше.

— У него на спине дверь, — удивилась черепашка. — Зачем ему дверь на спине?

— Чтобы класть туда грешников, — пояснил Брута.

— А зачем еще одна на животе?

— Чтобы высыпать очищенный от скверны прах, — ответил Брута. — А дым выходит из ноздрей — чтобы безбожники видели и чтоб им неповадно было.

Черепашка, вытянув шею, осмотрела ряды зарешеченных дверей. Посмотрела на закопченные стены, перевела взгляд на пустующую сейчас канавку для дров, что была прорыта прямо под железным быком. И пришла к некоему заключению. Черепашка неверяще моргнула единственным глазом.

— Людей? — наконец выдавила она. — Вы жарите в этой штуковине людей?

— Так я и думал! — торжествующе воскликнул Брута. — Вот еще одно доказательство, что ты — не Великий Бог! Он бы точно знал, что людей мы здесь не сжигаем. Сжигать людей? Это же неслыханно!

— А, — сказала черепашка. — Тогда что?

— Эта статуя служит для переработки еретических отходов и прочего мусора, — растолковал Брута.

— Весьма интересное применение для статуи, — похвалила черепашка.

— Тогда как грешники и преступники проходят очищение огнем в темницах квизиции и иногда — перед Великим Храмом, — объяснил Брута. — Уж кто-кто, а Великий Бог должен это знать.

— Да знаю я, знаю, просто забыл, — попыталась вмешаться черепашка.

— Кто-кто, а Великий Бог Ом, — священные рога, — должен знать, что он сам некогда сказал пророку Стеношпору. — Брута откашлялся и прищурился, сдвинув брови, что, по его мнению, означало глубокий умственный процесс: — «Да спалит священный огонь неверующего, причем начисто». Стих шестьдесят пятый.

— Что, именно так я и сказал?

— А в год Снисходительного Овоща епископ Крибльфор одной силой убеждения обратил в истинную веру демона, — продолжал Брута. — Тот присоединился к церкви и впоследствии даже стал поддьяконом. Так, во всяком случае, пишут в книгах.

— Я никогда не имел ничего против хорошей драки… — начала было черепашка.

— Твой лживый язык не искусит меня, рептилия, — прервал ее Брута. — Ибо силен я верой своей.

Черепашка аж запыхтела от усилий.

— Ну все, сейчас тебя поразит гром!

Над головой Бруты появилась маленькая, очень маленькая тучка, и крошечная, очень крошечная молния обожгла ему бровь.

По своей ударной силе она могла сравниться разве что с искоркой, которая иногда мелькает на кошачьей шкурке в жаркий сухой день.

— Ай!

— Теперь-то ты мне веришь? — осведомилась черепашка.

На крыше Цитадели дул легкий ветерок. Отсюда открывался чудесный вид на пустыню.

Б'ей Реж и Друна немного помолчали, переводя дыхание. А затем Б'ей Реж спросил:

— Здесь нам ничто не угрожает?

Друна посмотрел вверх. Над высушенными солнцем барханами парил орел. Интересно, насколько острый у орла слух, вдруг задумался он. Что-то у него точно острое. Слух? Способен ли парящий в полумиле над пустыней орел что-либо услышать? Ну и бес с ним, разговаривать-то он все равно не умеет, верно?

— Вряд ли, — ответил он.

— Могу ли я тебе доверять? — уточнил Б'ей Реж.

— А тебе я могу доверять?

Б'ей Реж забарабанил пальцами по парапету.

— Угу, — наконец промолвил он.

Именно в этом и крылась проблема. Проблема всех тайных обществ. Они ведь тайные. Сколько последователей у Движения Черепахи? Этого никто точно не знал. Как зовут стоящего рядом человека? Это знали два других члена, представивших его, но кто скрывается под их масками? Всякое знание несет в себе опасность. Квизиция медленно, но верно выдавит из тебя все, что ты знаешь. Поэтому лучше не знать ничего. Хорошо отлаженная система незнания значительно облегчает разговор внутри ячеек и делает его абсолютно невозможным за пределами тайного общества.

Перед всеми заговорщиками стоит одна основная проблема: как устроить заговор, не обмолвившись о нем ни словечком своему ближнему, он же предполагаемый доносчик, который в любой момент может указать на тебя раскаленной докрасна обвиняющей кочергой.

Мелкие капельки пота, которые, несмотря на теплый ветерок, выступили на лбу Друны, предполагали, что секретарь ломает голову именно над вышеуказанной проблемой. Впрочем, капельки пота — это еще не повод для обвинения. Ну а для Б'ей Режа оставаться в живых уже вошло в привычку.

Он нервно защелкал суставами.

— Священная война… — наконец промолвил он.

Данная формулировка была абсолютно безопасна. Предложение не содержало в себе ни единого словесного ключа, свидетельствовавшего об отношении Б'ей Режа к тому, что их ожидало. Он ведь не сказал: «Клянусь богом! Какая священная война? Этот парень просто чокнулся. Какой-то миссионер-идиот сам напросился, чтобы его убили, еще кто-то там насочинял гору чуши касательно формы нашего мира — а мы начинаем войну?» В случае давления, под пытками, он всегда сможет заявить, что имел в виду примерно следующее: «Наконец-то! Ни в коем случае нельзя упустить возможность погибнуть славной смертью во имя Ома, единственного истинного Бога, который Насмерть Затопчет Безбожников Железными Копытами!» Хотя какая разница, что скажет на допросе какой-то генерал-иам; обвинение, предъявленное святой квизицией, весомее всех прочих доказательств — но по крайней мере один или два инквизитора могут засомневаться в собственной неоспоримой правоте.