Алексей Зубко - Специальный агент высших сил

— Я спешу, может, откроешь ворота?

— Не могу.

— Почему?

— Висю я на них.

— Вишу, — автоматически поправил я и, постигнув смысл сказанного, переспросил: — То есть как висишь?

— Давно.

— Кто ты?

— Посмотри внимательнее, — предложил голос. — Может, узнаешь.

— Кого?

— Меня!! Так кого ты видишь?

— Никого, — раздраженно ответил я, с трудом удерживая рвущегося наружу зверя в себе. — Ворота, скелет, слово матерное вырезано…

— Значит, уже скелет… — пробормотал враз осипшим голосом скрывающийся от моих глаз собеседник. И неожиданно завыл дурным голосом: — У-у-у…

Испуганно отскочив от шевельнувшегося скелета, я запнулся пяткой о выступающий из снега мухомор и едва не растянулся на ощетинившемся острыми листьями сухом чертополохе. Могу поклясться, что мгновение назад этой ярко-красной в белую точку шляпки здесь не было. «И впредь не будет», — решил я, отводя ногу для удара.

Бум!

— У-У-У… — перекрывая стенания скелета, взвыл я, прыгая на одной ноге и держась за палец другой.

Растерявшийся скелет вновь замер и осторожно поинтересовался:

— Ты это чего? Передразниваешь?

— Не… у-у-у…

— Чего-чего?

— Нет. Палец ушиб.

— Осторожнее нужно быть.

Склонившись к мухомору, я осторожно коснулся его пальцем.

Холодный.

Постучал.

Звук вышел металлическим.

Ухватив гриб пальцами за железную шляпку, я потянул его на себя. Нехотя, но его полуметровый, прямой как стрела корень вылез из мерзлого грунта.

Недоуменно рассматривая находку, я задался вопросом: «Кому могло понадобиться ковать и разрисовывать такое изделие?»

— Стоять! — взвизгнул скелет, неясно каким органом издавая звуки. При всем богатстве моего воображения, у меня даже мысли дельной по этому вопросу не возникло.

— Или зови сюда Кощея, или заткнись и не мешай мне самому искать его! — заявил я, для наглядности постучав шляпкой мухомора по черепу. Пустому черепу, как показал донесшийся до моего слуха звук; О чем неосторожно я и сообщил вслух.

— Гулко, что в пустом самоваре.

— По своей голове постучи, барабанщик!

То, что без глаз он не может видеть — это как раз вполне понято, но как он умудряется слышать при отсутствии ушей и говорить без языка? Тут поневоле себя начинаешь археологом чувствовать: эти, говорят, по одному зубу восстанавливают не только облик его владельца, но и экономическую и политическую ситуацию на момент его существования.

— Зови сюда Кощея! — грозно потребовал я, теряя терпение.

— Нет его, — буркнул череп.

— Как это нет?!

— Нет и все.

— Не верю. А ну впусти!

— Потяни за колечко — дверца и откроется.

Ухватившись за огромное кованое кольцо, заменявшее дверную ручку на врезанной в воротах дверце, я потянул его на себя. Дверца и не дрогнула.

— Не понял… — Уперев колено в стену, я повторил попытку. Впрочем, с тем же результатом. — Она не открывается.

— Еще бы! Закрытая все же.

— Так открой! — ударив в дверь кулаком, потребовал я у прибитого к воротам скелета.

— Чем?!

— А как же мне попасть внутрь?

— Без разрешения владельцев во дворец попасть невозможно, — уверенно заявил скелет.

— Где я его получу? — Опустившись на снег, я обхватил голову руками и задумался, чем бы взорвать или выбить ворота Кощеева замка. Вот когда я пожалел, что лишен своей прежней силы. В образе Леля я просто перелетел бы замковую стену, в образе Асмодея — проломил плечом ворота или стену… а сейчас хоть плачь.

— Не ушел еще? — поинтересовался неизвестный борец со злом.

— Нет.

— Звать-то тебя как? — после паузы поинтересовался он.

— Лелем. А тебя?

— Бэдмен.

— Бэтмен?! — переспросил я, решив, что ослышался.

— Я что, похож на мышь?

— Ну… Никогда не видел скелет летучей мыши.

— Я Бэдмен. Бэд-мен. Что значит «плохой человек» или «человек-злюка».

— Или Мальчиш-Плохиш по-русски. А я думал, ты со злом боролся…

— Боролся.

— Тогда почему «плохой»?

— Чтобы победить злодея, нужен еще больший злодей. А против самых гнусных злодеев есть я, Бэдмен!

— Кощей оказался не по зубам?

— Да уж. Откуда мне было знать, что на Руси столько героев, что злодей должен быть бессмертным, иначе ему не выжить? И хитрым…

— Хитрым? — ухватившись за слово, я принялся развивать возникшую в голове мысль. — Эй, Бэдмен! Скажи дверям, пускай откроются, я по приглашению пришел.

— Какому приглашению?

— Трубы у них потекли, вот меня и вызвали. Сантехник я.

— Кто? Какие трубы?

— Водопроводные, — уверенно ответил я.

— Сам им скажи, — предложил скелет. — Если вызывали — они откроются сами по себе.

Поднявшись на ноги, я одернул кольчугу, поправил меч и, громыхая сапогами в ворота, прокричал:

— Отворяйте! Меня вызывали. Я сантехник.

Ворота даже не скрипнули в ответ, проигнорировав мои требования.

— Да откройте же! У вас проводка дымится, пробки перегорели и короткое замыкание на всех люстрах, вот меня и вызвали срочно. Я же электрик из местного ЖЭКа.

— Их не обманешь, — заявил Бэдмен — Только…

— Откройте! — поспешно сунув руку в карман, неистово заорал я. И, вытащив завещание Кощея, сообщил: — Я его душеприказчик. У меня его заве…

Ворота дрогнули и начали со страшным скрипом опускаться, громыхая подъемными цепями.

— Открываются, — сообщил скелет и сделал глубокий вдох.

Отскочив назад, я дождался, пока ворота опустятся, впечатав Бэдмена в снег, и, запрыгнув на них, бросился в замок.

Отсутствие демонического хохота за спиной косвенно подтвердило заявление несостоявшегося сокрушителя Кощея об отсутствии хозяев. Ведь злодеям его масштаба присуще тяготение к театральщине, к громким фразам и величественным позам.

Если бы я имел хоть какое-то архитектурное или хотя бы строительное образование, то описывать замок Кощея не стал бы и пробовать, здесь присутствуют фрагменты множества стилей, перемешанные больным воображением в совершенно непотребный винегрет и слепленные в одно целое явной отсебятиной в стиле «тяп-ляп». Но, как я уже говорил, в моем богатом прошлом мне довелось побывать и демоном, и божеством, к строительству это никакого отношения не имело. Разве что, будучи Лелем и Амуром, я пытался строить чужое счастье на гармонии чувств, а будучи Асмодеем — на сексе. Вот только в Кощеевом замке эротизмом и не веяло. Веяло здесь вековой пылью, сыростью и плесенью. И неуловимым привкусом отчаяния и боли.

— Ванюшка!

— А… а… а… — отозвалось эхо, перепрыгивая с одной потолочной балки, терявшейся в высоте, на другую.

Часть правой стены выложена из одинаково неотесанных каменных валунов. В зазорах между ними попискивают несметные полчища крыс, глазки которых радостно заблестели при моем появлении. Видимо, у них, словно у собак Павлова на свет лампочки, выработалась аналогичная реакция на посторонний крик. Вот только в мои планы не входит пополнение их потребительской корзины своими бренными останками.