Артем Тихомиров - Брачные игры чародеев

Это предложение не вызвало энтузиазма среди членов экспедиционного корпуса. Леопольд заявил, что умрет прямо здесь, и пускай прах его перенесут потом в семейный склеп Лафетов. На это Гермиона обозвала его сопливым дезертиром. Впрочем, этот ярлык можно было прилепить не только к моему другу детства. Сопливыми дезертирами стали также Сляден и Тристан. Старый и малый ныли так, что я заподозрил, что несколько сильнее, чем нужно, сжал кулак, в котором нес обоих.

— Тогда оставайтесь, мы с Браулом сами все сделаем, — сказала Гермиона, брезгливо морщась. — Правильно я говорю, братец?

Я согласился, вспоминая, что видел в доме Вольфрама двухголового людоеда. Ну, допустим, гарпии и волкодлаки взяли сегодня выходной, но ведь Гамб был дворецким, а он не имеет права оставлять свой пост, когда ему вздумается. Почему же он не пришел справиться, в чем дело?

Гермиона выполнила свою угрозу. Волшебница вытолкала меня в самую большую дверь справа, и мы побежали по коридору. Она — впереди, точно пастушка, возглавляющая стадо, я — сзади. Передвигаться мне пришлось, пригнув голову и опираясь на передние руки, словно горилле, участвующей в марафонском забеге. Я еще подумал, что драться в неприспособленных для этого помещениях будет нелегко.

Несколько раз мы свернули, сшибая рыцарские доспехи, стоящие в углах, и поняли, что заблудились. Я попытался поставить одного из рыцарей на место, но мои громадные руки не желали выполнять такую ювелирную работу. В результате я свернул шею нескольким портретам на стене, одним напольным часам и небольшой кушетке. Досадно. Браул Невергор никогда еще не устраивал в чужом доме такого разгрома. Правда, я помню несколько похожих случаев, но тогда это были неблагоприятные стечения обстоятельств.

— Кажется, мы ходим по кругу, — сказала Гермиона, пылая, словно выставочная роза. — Зараза!

— А может, его дома нет? — предположил я.

— Куда же Вольфрам мог податься с Жаворонком под мышкой?

— Ну, мало ли? Мы ведь не знаем — вдруг у него есть другое логово, еще более зловещее, чем это? Старикан вполне мог ринуться туда, чтобы начать свои эксперименты…

— Эксперименты! — подпрыгнула волшебница. — Вот именно!

— В каком смысле?

— Он может быть в лаборатории! Где ему еще творить черные дела?

В этом утверждении было много разумного. Я в задумчивости пощелкал клыками.

— Ты знаешь, где у Вольфрама лаборатория?

— Нет. Но знает Тристан. Он обследовал тут каждый сантиметр.

— Тогда надо вернуться, — сказала Гермиона. — Нет, ты подумай! Они струсили в последний момент! Мужчины! Эх, не удержусь и все выложу Ирме, пусть бедняжка узнает, ради кого страдает, ради кого готова выплакать глаза! Ну к чему ей такой муж, как Леопольд?

— Не имею понятия, — ответил я. — Мысль об этом союзе пришла не в мою голову.

— Хорошо. Сейчас пойдем и потрясем Тристана за шиворот и, если потребуется, применим «испанский сапог»!

— Ты прихватила его с собой?

— Жаль, что нет! Он у меня дома. Идем!

Едва мы двинулись в обратный путь, как в ход событий снова вмешался приятный голос Жаворонка:

— Господа, вы попали в затруднительное положение?

Святая истина.

— Я могу помочь вам. Вольфрам Лафет, как вы правильно определили, находится в лаборатории и готовится к ритуалу…

Мы с Гермионой похолодели от носа до кормы.

— К какому? — спросила мы хором.

— Он хочет распространить вирус по Мигонии…

— Так я и думала!

— Но для чего? — спросил я. Хоть мы и предполагали, что в мозгу негодяя может родиться такое злодейство, но ведь всегда надеешься на лучшее.

Далее последовала небольшая лекция, прочитанная голосом бывалого и траченного молью профессора:

— Как вы уже поняли, вся проблема — в Чудовищном Синдроме. Человек, долгое время страдающий им, перестает быть собой, сиречь теряет часть собственного «я». Сознание пациента окутывают туманы зла, в котором успешно прорастают зерна раздора и ненависти. Такой субъект способен на гораздо большее, чем чинить мелкие пакости родственникам и знакомым. Его дух разъедает мизантропия, как вы это называете. Он спать не может, думая, что кому-то лучше, чем ему, что кто-то счастливо улыбается, в то время как его удел — мрачно чахнуть в пыльном углу и любоваться на свое чудовищное отражение в зеркале. Вольфрам намерен отплатить людям той же монетой, сделав их подобными себе. Им движет эгоистическое, я бы даже сказал, инфантильное желание отомстить обществу за свои обиды и неудачи…

— Ну так помешайте ему! — воскликнул я, глядя в потолок.

— Не могу. Этот мир чужой для меня, и мое волшебство здесь имеет серьезные ограничения. К тому же Вольфрам посадил меня в особую клетку. Он приготовил ее заранее, и блокирующие чары, в которые я попал, довольно сильны.

— Почему было не воспрепятствовать этому раньше? — проворчал Браул Невергор. — Следовало подсуетиться и избежать этой катавасии!..

— Я не вершитель судеб, — терпеливо ответствовала птичка. — Я тоже вынужден подчиняться могучему течению силы рока.

— Понятно, — сказала Гермиона. — Вы расписываетесь в своем бессилии! Знаете, вы начинаете падать в моих глазах… Жаворонок!

— Но…

— Мы с братом все сделаем сами! Если надо спасти кучу народа, мы спасем. Если надо вытащить вас из клетки, в которую вы преспокойно могли не попасть, мы спасем. Правда, Браул?

— Несомненно… — ответил я с сомнением.

Гермиона ткнула палочкой в мою чудовищную коленку.

— Не кукситься!

— Не буду. — Я вытянулся по стойке смирно.

— Господа, — сказал Жаворонок, — прошу вас поспешить!

Только сейчас я неожиданно для себя уловил в голосе чудесного артефакта, как принято говорить, панические нотки. Оказавшись в лапах Вольфрама, Жаворонок наконец понял, в какой переплет угодил и что его может ожидать в ближайшем будущем. То есть ничего хорошего. Наш друг всерьез усомнился, что сумеет выйти, вернее, вылететь сухим из воды.

— Мы бы с удовольствием, — ответила с ехидством Гермиона. Очевидное не укрылось и от нее, и мстительное женское сердце, бьющееся в ее груди, крякнуло от удовольствия. — Но мы не знаем, куда идти! Тристан, который мог быть нашим проводником и светочем, показывающим путь во тьме, предпочел отсидеться в кустах. Остальные тоже проявили себя как законченные трусы. Что же делать?

— Идите в лабораторию по обозначениям на стенах.

Мы огляделись. Стены были, но… Ага, вот и первое обозначение!

Жаворонок не стал изобретать ничего головоломного. Все было просто и ясно.

— Что ж, это другой разговор, — кашлянула Гермиона, поглядев на кривую стрелку, намалеванную чарами на стене. — Вперед, труба зовет, братец!

— Спешите! — прошелестело над нами, словно реплику эту выдал нам кто-то громадный, умирающий на смертном одре.