Илья Варшавский - Контактов не будет (Фантастические повести и рассказы)

Теперь нужно было определить, чем же заняться.

Мне казалось, что для начала хватит исследовательской работы в области теплотехники. И разумеется, не меньшей, чем во Всесоюзном теплотехническом институте. Этот институт был в достаточной мере замкнутым учреждением со множеством собственных традиций. Одна из них заключалась в том, что его директор — профессор Рамзин — самолично проверял пригодность каждого, кто стремился туда поступить.

Моя кандидатура не вызвала у него никакого энтузиазма. После двухминутного разговора на моем заявлении появилась размашистая резолюция — «отказать».

Я выждал некоторое время и повторил атаку, снова безрезультатно. После третьей или четвертой попытки, не без помощи добрых людей, я все же был принят на должность младшего инженера в отдел рационализации энергоиспользования.

Для пробы меня послали на шесть месяцев на Лысвенский металлургический завод в составе группы, которой было поручено определить основные источники теплопотерь, а спустя месяц после возвращения — снова туда же, но уже с самостоятельным заданием испытать паровой котел.

В помощь мне дали двух практиканток, уже научившихся отличать термопару от газозаборной трубки и разводить реактивы для газоанализатора.

Что же касается меня, то я проштудировал руководство по испытанию котлов и чувствовал себя во всеоружии.

Однако все обстояло не так ослепительно, как мне казалось.

При первом же разговоре директор завода сказал, что котлы у него работают и без испытаний, чего нельзя сказать о печах для обжига эмали, которые выдают сплошной брак. Поэтому мне надлежит переключиться на печи.

Я довел до его сведения, что ничего не смыслю ни в печах, ни в обжиге эмали. Тогда он снял телефонную трубку и отдал три распоряжения:

1. Предоставить мне и практиканткам по комнате в доме приезжих.

2. Выделить в мое распоряжение печь для необходимых экспериментов.

3. Не отмечать нам командировочные удостоверения до его указания.

Я сказал, что поставлю об этом в известность институт. Он ответил: «Хоть черта лысого ставьте в известность, но печь должна работать. Мне тут гастролеры не нужны».

Я послал паническую телеграмму в институт.

Через два дня пришел ответ за подписью заместителя директора по хозяйственной части. Он гласил: «Вернуться первобытное состояние».

Всю ночь я провел в тщетных попытках расшифровать это таинственное послание. Утром я показал телеграмму директору и сказал, что под первобытным состоянием начальство подразумевает мое пребывание в Москве. Он предложил другую интерпретацию, по которой ему давалось право в случае необходимости держать меня в клетке, как обезьяну.

Обращаться в институт за новыми инструкциями я не решился.

Только спустя несколько месяцев, возвратившись в Москву, я ознакомился с настоящим текстом телеграммы:

«Разрешаю вернуться, если помочь не состоянии».

Выхода не было. Я уединился в библиотеке с объемистым трудом профессора Грум-Гржимайло, носящим поэтическое название «Пламенные печи».

Практиканткам же я нашел дело куда более насущное. Одна из них становилась утром в очередь за талонами на обед, другая же после обеда выстаивала талоны на ужин. Времена на Урале были голодные.

Прошло не менее недели, пока я, совершенно обалдев от чтения, решил провести испытание печи.

На мое счастье уже первые анализы газов, взятые из различных точек дымохода, показали, что горение идет совсем не там, где нужно.

Я снова засел в библиотеке и вскоре вручил директору эскиз переделки печи.

Требовалось на несколько суток приостановить производство эмалированной посуды.

Если я когда-нибудь испытывал острое желание умереть, то это было во время розжига переделанной печи.

Дождавшись, пока установится температура, я сказал, что можно загружать продукцию, и отправился выспаться перед завтрашним позором. Я не мог больше глядеть в глаза этим доверчивым людям.

Разбудили меня практикантки. К тому времени уже несколько партий посуды прошли обжиг, и все без брака.

Через три дня мы выехали в Москву, сдав малой скоростью увесистые ящики с посудой — подарок завода, врученный нам, как теперь принято выражаться, в теплой дружественной обстановке.

Проявленная мною в самом начале деятельности резвость не осталась без последствий. Когда на базе нашего отдела был создан трест «ОРГЭНЕРГО», меня назначили туда начальником контрольно-инспекторского отдела.

Номинально мне были подвластны вопросы рационализации по всей территории Союза. Фактически дело сводилось к тому, что два инспектора тщетно пытались выяснить, какие из предложений треста все же проводятся в жизнь, а я с утра до вечера присутствовал на всевозможных совещаниях, оставив в отделе изнывающую от безделья секретаршу.

Совещаний было по нескольку в день, в самых разнообразных учреждениях с обязательным чаепитием и бутербродами.

Помню одно из таких совещаний в ЦКК НК РКИ.

Речь шла об экономии топлива в Московской области. Мне было предложено дать перечень мероприятий. Я произнес получасовую речь, в которой изложил все рекомендации нашего треста. Когда я кончил, председательствующая Р. С. Землячка спросила, сколько мне лет.

Я с гордостью сообщил, что уже 21.

Она пожала плечами и сказала, что никогда в жизни не видела такого неделового человека… В результате приняли решение обязать предприятия навести порядок на угольных складах. Это должно было дать 10 % экономии топлива, в два раза больше, чем полное выполнение утопических мер, о которых я докладывал.

Скоро мне опротивели до чертиков и совещания и бутерброды. Я обратился к управляющему треста с просьбой либо дать мне настоящую работу, либо отпустить на все четыре стороны. Он предложил мне заняться проблемой сжигания фрезерного торфа в паровых котлах. Специальных топок для этой цели тогда еще не существовало, и у кого-то родилась идея использовать торф в качестве добавки к антрациту на обычных колосниковых решетках.

Я охотно взялся за эту работу.

Опыты проводились на Трехгорном пивоваренном заводе. Мне дали всего одного помощника, и тот, кто знает, что собой представляет мощный паровой котел и сколько точек замеров нужно для его испытания, поймет, что к концу дня я сам мало отличался от инертной кучи торфа, сваленной в углу котельной.

Однако это было пустяком по сравнению с несомненным успехом опыта. Мое ликование по этому поводу не могли погасить даже недвусмысленные угрозы кочегаров, у которых вся эта затея с самого начала не вызвала восторга.

Новая победа техники делала их труд еще более тяжелым.

Был теплый июньский вечер. Я возвращался домой с испытания, чувствуя себя по меньшей мере Александром Македонским.