Татьяна Устименко - Эра зла

— Настоящая женщина должна напоминать увлекательный фильм ужасов, — добродушно пробасил иерей. — Чем больше места воображению, тем лучше!

Потрясенная этим весьма неоднозначным изречением, Оливия громко икнула и шокировано вытаращилась на доселе смирного и благоразумного священника.

— Вот поэтому тебя Уриэль и бросил, — наставительно произнесла Ариэлла, все еще не простившая подруге их регулярные перебранки в стригойской тюрьме. — Ибо кто же сможет жить с таким-то ужасом — вечно ругающейся и жрущей как слон женщиной?

— А вот и неправда, — защищалась Оливия. — Он сам вечно с поцелуями лез, хотел держать меня за талию…

— А ты держала его за идиота! — мстительно добавил Нат, все еще переживающий по поводу крушения личной жизни своего незабвенного шефа.

— У тебя и талии-то нет! — в тон ему подхватила Ариэлла.

— Ах вы, сепелявки, — вознегодовала Оливия. — Вы осмелились на меня вдвоем пасти раззявить?

— Ага, — дружно кивнули Нат и Ариэлла, — потому как нечего Селестину белой и пушистой выставлять! Мы ведь предложили ей пойти с нами, но она выбрала стригоев. Она нас предала!

— У-У-У, злыдни жестокосердные, — обиженно протянула задетая за живое ангелица, — убить вас мало… Кто без греха, пусть первым бросит в нее камень! — пафосно процитировала она и довольно усмехнулась: — Что, съели?

Натаниэль и Ариэлла сконфуженно молчали, не находя достаточно весомых доводов в пользу своего мнения.

И в эту же секунду вертолет сильно тряхнуло. Продукты, разложенные на ящике с патронами, посыпались на пол, недопитая бутылка с жалобным звяканьем откатилась в сторону, разбрызгивая золотистый напиток. В двери отсека заглянул Конрад, напугав друзей своими выпученными глазами и посеревшей кожей лица.

— Нас обстреляли, — исчерпывающе сообщил он, предваряя все невысказанные вопросы. — Селестина хочет нас убить!

— Э-э-э… — ошеломленно выдавил озадаченный отец Григорий. — А тут недавно Оливия хотела…

— Я же не буквально! — выкрикнула растерявшаяся ангелица. — Я ведь не думала…

— А надо было думать! — поддел вредный ангел. — Накликала беду, клуша…

Оливия сокрушенно всплеснула руками, не зная, плакать ей или смеяться над этой суеверной репликой.

Мощный взрыв сотряс корпус вертолета. Конрад грязно выматерился и бросился обратно в кабину пилота, на бету гневно ругая вредную возлюбленную, вынуждающую его принимать ответные, столь нежеланные для него меры…

Сильнее всего нас привязывает к жизни желание кого-нибудь убить. Габаритные огни Ми-28 четко просвечивали через сумрак окружающего нас тумана, и теперь я шла прямо на него — лоб в лоб, словно намеревалась протаранить. Сжав кулаки так, что у него аж костяшки пальцев побелели, Тристан напряженно всматривался в обзорное стекло кабины, а его губы сложились в неодобрительную гримасу. Но мне было наплевать! На всех: на напарника, на бушующую за бортом вертолета непогоду, на возможный провал операции и даже на свою вполне вероятную гибель. Я хотела отомстить. Чего греха таить, в моем страстном желании присутствовали и обида, и растоптанная гордость, и малая толика искреннего сожаления о том, что Конрад, такой красивый и мужественный, теперь уж точно мне не достанется. Я последними словами проклинала капризную выходку судьбы, разведшую нас по разные стороны баррикад, ведь он, темная тварь, отныне перешел на сторону добра, тогда как я, кем бы я ни являлась от рождения, отныне и навсегда стала воином Тьмы. А обратного пути уже нет ни у него, ни у меня. Ну и как тут не поверишь в то, будто над нами смеются все и вся: обстоятельства, чувства, рок, мир и даже сама любовь. Да к тому же я начинала подозревать, что Андреа утаила от меня часть информации, касающейся нашего с ней общего прошлого, что подтверждалось и недавними событиями на аэродроме, и моими собственными обрывочными воспоминаниями. Я уже не сомневалась: до того как превратиться в стригойку, я была кем-то иным. Уж не знаю, кем точно, но стопроцентно не вампиром! И не стоит обвинять во всем Тристана, инициировавшего мою трансформацию, ведь он действовал из лучших побуждений и спасал мою жизнь!

Все эти соображения вихрем промелькнули у меня в голове, уложившись в какую-то долю секунды. О, конечно, я еще имела возможность передумать и свернуть в сторону, но, повинуясь завладевшему мною безрассудству, я нажала на гашетку пулемета, посылая в маячивший впереди вертолет ниточку искрящихся в темноте пуль… Но меня тут же постигло жесточайшее разочарование, ибо я промахнулась!

Все-таки я не могла похвастаться достаточными навыками ведения воздушного боя, и посему моя промашка была вполне объяснима. Витиевато выругавшись, я схватилась за рычаги управления, сложным маневром отводя «Акулу» чуть в сторону, и выстрелила снова. Я помнила о том, что целиться прямо в кабину бесполезно, ибо она полностью бронирована, а ее плоско панельное остекление выдерживает попадание пуль крупного калибра, и поэтому метила в двигатель. Ура, на сей раз мои усилия увенчались успехом: я не промазала. Аккуратно поймала корпус вражеского геликоптера в перекрестье системы наведения и плавно нажала на гашетку. По правому борту Ми-28 немедленно расцвел огромный огненный цветок…

— Я попала! — радостно закричала я, от избытка эмоций хлопая в ладоши. — Тристан, я в них попала!

Стригой неодобрительно покачал головой и немного расслабился, разжимая плотно стиснутые челюсти.

— Авантюристка! — хмуро буркнул он. — Сейчас они умрут, неужели тебе их совсем не жалко?

— Жалко? Ты говоришь мне о гуманизме? — не поверила я. — Странно слышать подобное от стригоя.

Тристан недовольно поморщился, словно наступал на горло собственным принципам.

— У меня нет ни малейшего основания называть себя добрым, — будто колеблясь, тягуче произнес он, — но гуманизм очень странная вещь. То есть с гуманизмом вроде бы все правильно — нужно любить живых существ и все такое. Но почему-то в разных ситуациях пресловутый гуманизм ведет себя совершенно непредсказуемо, а иногда и вовсе куда-то испаряется. Вот, например, возьмем простую истину: нельзя убивать людей. Казалось бы, все прозрачно и никто не возражает. Но, увы, я сталкивался и с другой позицией, когда вдруг выясняется, что отдельным личностям эту заповедь можно игнорировать. Стало быть, идея гуманизма гибка и изменчива, а мораль продается и покупается, меняется на власть и богатство?

Я молчала, недоуменно моргая и не понимая, к чему он клонит.

— Убивая людей, нельзя руководствоваться только примитивной местью, — продолжил Тристан, и голос его зазвенел от избытка едва сдерживаемых эмоций. — Не нужно слепо доверяться злости, нужно всего лишь пытаться восстановить утраченную справедливость. Лично я воспринимаю гуманизм как некий закон психического равновесия: на меня пытаются давить — я становлюсь тверже. Точно так же, как и в третьем законе Ньютона: если есть сила действия, то обязательно появится и сила противодействия. И я не голословен, ибо испытал все это на собственной шкуре. Я стал выше мести и, кажется, снова научился прощать. А ты не думала о том, чтобы простить своего обидчика? Да, ты хотела отомстить Конраду, но справедливо ли губить его ни в чем не повинных спутников? А как же нормы морали, осуждающие излишнюю жестокость и мстительность?