Терри Пратчетт - Я надену чёрное

Лошади, запряженные в карету, с интересом наблюдали, как, подставив руку, она помогает мужчине подняться на ноги, снять его огромный плащ (с помощью множества охов и нескольких вскриков), и ставит его лицом к карете, с упёртыми в нее руками.

Тиффани сконцентрировалась и почувствовала спину мужчины сквозь тонкий жилет и… о да, вот оно — сдвиг позвонка.

Она прошла вокруг лошадей и просто, на всякий случай, шепнула в каждое шевелящееся ухо лошадиное слово. Потом она вернулась к покорно поджидавшему господину Ковровщику, который не смел даже пошевелиться. Когда она закатала рукава, он сказал:

— Вы же не собираетесь превратить меня во что-нибудь нехорошее, правда мисс? Не хочу быть пауком. Смертельно их боюсь, и моя одежда создана для двуногих созданий.

— С какой стати вы решили, что я стану вас во что-нибудь превращать, господин Ковровщик? — сказала Тиффани, легонько проводя рукой по его позвоночнику.

— Что ж, за исключением честных присутствующих, мисс, я полагал, что именно так поступают все ведьмы, мисс — ужасные штуки, мисс, летучие мыши и все такое прочее.

— Кто это вам сказал?

— Не могу точно сказать, — ответил возница. — Это вроде как… ну, знаете, просто известно каждому.

Тиффани очень аккуратно расставила пальцы, нащупала сдвинувшийся позвонок:

— В этом немного смысла, — сказала она, нажав при этом, поставив позвонок на место. Возница вскрикнул.

Его лошади хотели было рвануть с места, но их ноги отказались их слушаться как обычно — так действовало прозвучавшее в их ушах лошадиное слово. Порой Тиффани стыдилась того, как год назад ей удалось узнать лошадиное слово. Но, с другой стороны, старый кузнец, которого она ласково и безболезненно проводила к порогу смерти, сам стыдился того, что ему нечего было предложить ведьме за ее услугу, вроде той, что вы платите лодочнику за переправу. Поэтому он шепнул ей на ушко лошадиное слово, которое позволяло контролировать услышавших его лошадей.

Его невозможно было купить, как и невозможно продать ни за какие деньги, но его можно было передать или хранить. Но даже если бы оно было отлито из свинца, оно было на вес золота. Старик шепнул ей на ухо: «Я обещал не выдавать его ни одному мужчине на свете, и я сдержал слово!» — поэтому он улыбался даже после смерти. По чувству юмора он был сродни господину Ковровщику… который был довольно тяжелым мужчиной. Он тихонечко сполз по борту кареты и…

«Кто тебе дал право мучить старого человека, ты дьявольская ведьма? Разве ты не видишь, что ему очень больно?»

Откуда он появился? Этот орущий человек с белым от бешенства лицом в черной, словно вечно скрытая от солнечного света пещера или — Тиффани внезапно пришло на ум сравнение — склеп.

Вокруг не было ни души, она была в этом уверена, и никого в стороне от дороги, кроме одинокого фермера, который следил за сжиганием стернины на своем поле.

Но вот оно — лицо, которое оказалось в паре дюймов от ее лица. И он был настоящим, не какое-то там чудище, потому что чудища редко брызгают слюной на собственные отвороты пиджака. И вдруг она заметила. Он вонял. Ей еще никогда в жизни не приходилось чувствовать подобной вони.

Она была осязаемой, словно железный лом, и ей показалось, что она чувствует ее не носом, а вроде как разумом. Смрад, по сравнению с которым выгребная яма покажется ароматом розы.

— Я очень вас прошу, пожалуйста, отойти назад, — произнесла Тиффани. — Мне кажется, вам что-то померещилось.

«Уверяю тебя, дьявольское создание, что мне никогда ничего не мерещится! И поэтому я верну тебя в тот кошмарный и смрадный ад, что тебя породил!»

«Так-так. Сумасшедший, — подумала Тиффани. — Но если он…»

Слишком поздно. Кривой палец сумасшедшего уже был приставлен к ее носу, и внезапно пустая дорога наполнилась Нак Мак Фиглами. Мужчина в черном замахнулся на них, но подобного рода действия не работают на Фиглах. Несмотря на натиск Фиглов, он успел крикнуть: «Прочь, гнусные бесы!»

Услышав это, все Фиглы в надежде обернулись.

— О, айе, — произнес Роб Всякограб. — Кто — нить видал здеся гнуснявых бесяков? Мы, типа, те, кто с ними тут же разберется! Ваш ход, мистер! — Они набросились на него толпой и, проскочив насквозь, свалились кучей позади него. Тут же они по привычке начали мутузить друг дружку, поскольку раз уж пошла такая веселуха, то не стоит сбиваться с ритма.

Человек в черном только взглянул на них и перестал обращать внимание.

Тиффани уставилась вниз на обувь незнакомца. Они сверкали в лучах солнца, и это было неправильно. Тиффани стояла посредине пыльной дороги, на которой самые чистые ботинки в мгновение ока становятся самыми пыльными в мире ботинками, например, как ее собственные. И та земля, на которой стоял незнакомец, она тоже была неправильной. Очень неправильной в жаркий, безоблачный день. Она взглянула на лошадей. Лошадиное слово удерживало их на месте, но они дрожали словно кролики в присутствии лисы. Потом она закрыла глаза и посмотрела на него с помощью Точновидения, и тогда увидела. А увидев, сказала:

— Ты не отбрасываешь тени. Я знала, что что-то не так.

А потом она посмотрела прямо в глаза незнакомца, которые скрывались под широкополой шляпой и… у него… не было… глаз. Ее словно оттаявшей водой окатило пониманием… Совсем нет глаз, ни обычных, ни бельм, ни глазниц — только две дыры в голове. Сквозь них она видела дымящиеся пастбища по другую сторону дороги. И она не ожидала того, что произойдет потом.

Человек в черном снова посмотрел на нее и прошипел: «Ты ведьма. Да, это точно. Куда бы ты не пошла, я тебя найду».

С этими словами он исчез, оставив только кучу дерущихся в пыли Фиглов.

Тиффани почувствовала что-то у своих ног. Она посмотрела вниз, и увидела смотрящую на нее зайчиху, которая видимо сбежала с горящего поля. Секунду они не сводили друг с друга глаз, а потом зайчиха, словно лосось, взметнулась в воздух и дала стрекача через дорогу. Мир полон символов и знамений, и к важным ведьмы должны прислушиваться. Так с чего бы ей начать?

Господин Ковровщик все еще сидел, опираясь на карету, полностью не понимая происходящее.

Впрочем, как и Тиффани, но она-то докопается до сути:

— Можете подняться, господин Ковровщик.

Он поднялся очень осторожно, заранее морщась в ожидании боли в спине. Для пробы он слегка повернулся в одну, потом в другую сторону, подпрыгнул в пыли, словно давя букашку. По видимому это сработало, потому что он подпрыгнул еще раз, потом еще, широко раскинув руки и воскликнул:

— Йаяппиии! — и крутанулся на месте словно балерина. С его головы слетела шляпа, по пыльной дороге грохнули подкованные сапоги, и господин Ковровщик стал самым счастливым человеком на земле. Он извивался, подпрыгивал, только что не прошелся колесом, но помешало колесо реальной кареты, поэтому он схватил ошеломленную Тиффани, протанцевал с ней вдоль дороги, распевая: — Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три, — пока она, рассмеявшись, не освободилась из его объятий. — Мы с женой сегодня уходим, юная леди, и обязательно пойдем вальсировать!